внутренности
Но даже такое безумие, такое лишенное всяческого достоинства отчаяние — это лишь миллионная доля того, что испытываешь при булимии. Когда ты счастлива — легко сопротивляться полным комнатам всяких разных сумочек, марципанов, крэка, да всего чего угодно. Но стоит настроению упасть — и твои демоны тут как тут. Попробуй теперь отказаться от соблазнов — вот настоящее испытание. Вплоть до сегодняшнего дня я категорически проваливала все тесты. Но сегодня что-то останавливает меня, и это что-то — я сама. Я понимаю, что не хочу оказаться в проигрыше дважды. И не окажусь! Собираюсь с силами, представляя, будто меня сейчас снимают скрытой камерой. Кому захочется низко падать на глазах у телезрителей?
Пускай смотрят, как я отмываю, отскребываю, отдраиваю квартиру до тех пор, пока запах духов Алекс («Шанель № 5» — что может быть более раздражающим?) полностью не исчезнет. Возможно, зрители и заметили, как я — пару раз, а может, и все сорок, — заглядываю в нутро холодильника, но даже это можно объяснить обычной скукой. Как и яростные взгляды на часы. А как насчет прыгания по каналам до двух ночи и наведения макияжа? Ну, и что? Да просто человеку нравится хорошо выглядеть для… самой себя. А что до монотонных ударов кулаком в подушку — так, может, человек — боксер-любитель. Или подушка чересчур жесткая. Сегодня утром я даже съела прописанный мне завтрак (возможно, телезрители подумали, что молоко просто скисло, откуда им было знать, что я галлюцинировала блинами?). Я не собираюсь портить свою репутацию, превращаясь в полную психопатку. Перебьетесь!
— Где тебя носит, ты, мерзкий, долбаный КОЗЕЛ?! — визжу я, колотя кулаками по столу. — СВОЛОЧЬ! Ненавиииииииииижу!
Нужно садиться за работу, но я слишком раздражена. Лучше позвоню маме. Ей наверняка не терпится услышать, понравилась ли гостям ее лазанья. Итак, набираю номер хирургии, выдерживаю долгие допросы «с пристратием» относительно аппетита кажого из гостей, а затем задаю вопрос, который все время забываю задать.
— Мам, — говорю я робко. — Ты хотела со мной о чем-то посоветоваться.
— Действительно, хотела.
Я жду.
— Мама? Ты все еще там?
— Подожди! — шипит она в трубку чересчур наигранным шепотом. — Тут Сьюзан чего-то торчит возле картотеки! — Наступает пауза, во время которой мама, вероятно, делает Сьюзан знак глазами, давая понять, что ее план раскрыт, а затем: — Натали. Я приняла решение. Я еду в Австралию.
— Мам! Да это же здорово! Когда ты решила? Когда ты едешь? А Тара и Келли знают?
— Я приняла решение в воскресенье вечером. Билеты заказала вчера рано утром. Дорогая, ну конечно, Тара и Келли знают. Нельзя же сваливаться на людей без предупреждения, как снег на голову! Тони я еще ничего не говорила. Собираюсь, но пока не было подходящего момента. Уезжаю я через две недели. Собираюсь пробыть там недели три: раз уж я все-таки решила тащиться в такую даль, да еще за такие деньги, то надо уж использовать возможность по максимуму. Келли предложила остановиться у нее, судя по всему, у них довольно миленький городской домик, в каком-то Паддингтоне, но, знаешь, я сказала, что первую неделю я поживу в гостинице, а там, мол, посмотрим.
— Очень хорошо, мама, — радуюсь я.
— Однако, — добавляет мама, — во всей этой бочке меда есть одна маленькая ложечка дегтя. Твой отец.
— Папа?
Мама вздыхает так, будто я сморозила какую-то глупость.
— Вот об этом-то я и хотела с тобой поговорить. В воскресенье, после разговора с тобой, мы беседовали с ним по телефону. И, похоже, он тоже не прочь поехать. Ему очень хочется увидеть внучку. Уж я-то знаю твоего отца. Пусть он и сотворил из себя эдакий гибрид Хулио Иглесиаса с Берти Вустером.[75]
— Ма-ам, — говорю я неодобрительно.
— Итак. Вопрос: должна ли я пригласить его? Или пусть этот старый дурак продолжает спокойно вариться в своем собственном соку с пониженным содержанием жиров?
— Мама! — задыхаюсь я от волнения. — Я думаю… я думаю, ты поступишь правильно, пригласив его. Если только… — сглатываю, — Кимберли Энн его отпустит.
— Натали, я была замужем за этим человеком целых шестнадцать лет. И готова поставить свой последний «бакс», так, кажется, говорят у них в Калифорнии, на то, что маленькая Мисс Глупышка-в- Трусишках отнюдь
Втянув в себя щеки, я тихонько покусываю их изнутри. Хочется выкрикнуть: «Пригласи его!», но я знаю, что папа — не единственный, кто поступает так, как ему хочется. Наконец говорю маме, что мне очень лестно, что она решила посоветоваться со мной, но все же это не мое это дело — принимать такие решения. Но мама, не оценив моей почтительности, внезапно отключается. Или это Сьюзан опять подкралась к ней?
Пытаюсь сосредоточиться на заказе Мэтта, но беспрерывно отвлекаюсь на более срочные дела: проверить, все ли у меня нормально с зубами; вспомнить имена и фамилии всех моих одноклассников в четвертом классе начальной школы; отыскать подставку для яйца в форме снеговика. Когда-то я ставила будильник на семь, а в 8:30 уже сидела за своим рабочим столом, — успев при этом заскочить в спортзал, чтобы сделать десятимильную пробежку. А что теперь? С «бегущей дорожкой» мы последний раз виделись три дня назад, да и то — каждый шаг давался с огромным трудом! Ощущение было такое, что в груди не сердце, а пережаренный стейк. И это у человека, который занимался аэробикой по шесть дней в неделю! Конечно, от пилатеса тоже устаешь, но от него так не худеешь…
Кстати о пилатесе. Нужно позвонить Робину, — подтвердить, что буду на занятии в 17:00, — и выписать чек. И хотя мама санкционировала мое решение подкатить мое будущее к самому краю обрыва, остается еще одна проблема: заключая договор со знакомым Алекс, я тем самым усложняю ее любовную жизнь. Я — ее подруга. Правда, не думаю, что надолго: дружба кончится, стоит ей узнать, что мы соперницы в борьбе за Энди. И тут до меня вдруг доходит, что Алекс ведь может и
Почему это я решила, что Энди ей все расскажет? Она, конечно, обязательно поинтересуется, есть ли что-то между нами: на то она и женщина. Но Энди преспокойно может солгать: ну да, я им увлеклась, но без какой-либо взаимности с его стороны. И ведь Алекс ему поверит. Бабс будет кипятком пи?сать от восторга, узнав, что они снова вместе, и, разумеется, с радостью подтвердит его басню.
Набиваю пресс-релиз, барабаня по клавиатуре с такой силой, что чуть не ломаю палец. Может, позвонить Мел? Спросить, как поживает самолюбие моего братца, а заодно выяснить, не пронюхал ли он о мамином визите в Австралию? Готова поспорить, что мама так и не «соберется» сказать ему до самой последней минуты. Напрямую Тони я не звоню исключительно из трусости, но притворяюсь, что обижена на него. Несмотря на неожиданное открытие, что дерется мой брат как девчонка, я все равно его боюсь.
Прекрасно зная, что Мел на репетиции, я трусливо выбираю линию наименьшего сопротивления и оставляю сообщение на ее мобильнике. Еще раз смотрю на время. 14:25. Энди так и нет. Шмыгаю носом, вытираю тыльной стороной ладони и впадаю в печаль. «Это нечестно!» — жалобно блею я, обращаясь в пустоту кухни.
Барабаню пальцами по столу. Уверена: Энди не запер свою дверь. Возможно, он ведет дневник. Уже
