Бегом на шпильках

третий — за шлюху. Уставившись на меня, он хватает ртом воздух.

— Ты меня уже утомил, Тони, — говорю я в надежде, что он не слышит, как мое сердце колотится о грудную клетку. — Я устала от твоего отношения…

— Смотрите-ка, моська разлаялась, — хрипит он презрительно. — Ты сейчас похожа на мою бывшую директрису.

— …ко мне, к Бабс, к маме, да и ко всем женщинам на самом деле. Ты жалок. Тебе кажется, что так ты выглядишь значительнее, но ты ошибаешься. Все вокруг считают тебя говнюком и женоненавистником.

— Что это с тобой, а? Нет, серьезно, Натали? Ты что, хочешь меня завести?

— Вот, Тони, именно об этом я и говорю.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дорогуша.

Тони, похоже, решил сменить тактику — прекратил орать.

— Все ты понимаешь.

— Куколка, — вздыхает он, — успокойся.

— Ты, — продолжаю я, — неуправляемый. Вопишь, как маленький, словно у тебя живот пучит. В общем, я еду в Австралию, с мамой и папой, и никто не собирается спрашивать твоего разрешения. Мы просто ставим тебя в известность.

— Я не хочу, чтобы ты ехала, — говорит Тони сквозь зубы. — И не хочу, чтобы он вертелся возле моей дочери.

— Твоей дочери! Да ты дочь свою с рождения не видел! И не тебе решать, кому вертеться… видеться с ней! И вообще, это бессмыслица — игнорировать папу! Ты сам-то разве не видишь, что свое отцовство ты точь-в-точь скопировал с него? Ты делаешь хуже только самому себе.

Тони вздрагивает.

— Неправда, — говорит он, да так тихо, что слов почти не разобрать. — Неправда, — повторяет он, уже чуть громче. — Я не хочу его видеть, и это убивает его. — Он ухмыляется, на секунду превращаясь в пятнадцатилетнего мальчишку. — А мне доставляет огромное удовольствие.

Пожимаю плечами.

— Ну, смотри. Просто будь готов к тому, что лет через десять твоя собственная дочь, возможно, скажет то же самое о тебе. Мы от души развлечемся в Сиднее, — и хотя данная фраза вряд ли применима в случае с мамой, я позволяю себе сию художественную вольность во имя моего дела, — вместе с Тарой и Келли, а ты…

— Эта жирная сука.

Но тон, которым он произносит эти слова, почти что механический. Словно его мысли заняты чем-то совершенно другим.

— Тони, по-моему, ты чересчур озабочен проблемой лишнего веса. Пока мы были маленькие, ты вечно изводил меня этим, хотя я была не толще автомобильной антенны. И маму ты изводил. Вдалбливая в нас свой собственный комплекс. Откуда он у тебя? Разве в детстве ты был жирным? Разве тебя дразнили в школе? Надо будет достать старые альбомы и найти фото…

— Натали, — резко говорит Тони. — Тяв-тяв-тяв. Хватит уже. Поступай, мать твою, как тебе хочется. Но если ты поедешь в Австралию — считай, что все. Больше ты меня не увидишь.

— Это что, обещание? — спрашиваю я устало. — Можешь убираться прямо сейчас.

Он поворачивается к двери.

— Никогда, слышишь, никогда больше не говори мне, на кого я похож.

К тому времени, когда до меня наконец доходит, кого он имел в виду, Тони уже разгоняет свой «бимер». Смотрю ему вслед и думаю про себя: а стоило ли оно того?

Черт, думаю я двумя минутами позже. Надо срочно предупредить маму.

— Ты сказала ему?! — У мамы перехватывает дыхание. — Я-то думала, ты просто собиралась его разыскать! Ты не говорила, что скажешь ему! И что он ответил?

Выдаю ей полную версию, без купюр.

— Ох, Натали! — вскрикивает она так, что я теряюсь: то ли она разочарована мной, то ли злится, то ли и то, и другое вместе.

Вся сжимаюсь, готовясь к граду упреков. Я расстроила его, я влезла не в свое дело, я прогнала его, ну почему я не могла просто промолчать?

— Ох, Натали, — снова вздыхает мама, голос ее полон сожаления. — Он такой трудный мальчик. Но поучить его нелишне.

Кладя трубку на место, я едва не задыхаюсь. Разумеется, я не уверена, но, похоже, мама на моей стороне.

Решаю пойти побегать. В голове чересчур много мешанины, так что хорошая пробежка меня освежит. А если уж быть честной до конца, я пока не могу свыкнуться с мыслью, что стала тяжелее. Уж если я собираюсь и дальше набирать вес, то мне обязательно надо ходить в спортзал, чтобы чувствовать себя уверенной. То есть в форме. Надо притереться к этой новой, потяжелевшей «мне», как к новой обуви. И еще одна причина, почему я решаю пробежаться, заключается в том, что, если я сейчас останусь дома, то рискую доверху набить желудок подсохшим бисквитом. Из-за всей этой пробы сил с Тони я себя как-то неважно чувствую.

Прежде чем отправиться в спортзал, сверяюсь с расписанием: не хочу встречаться с Алекс. К счастью, сегодня вечером занятий по пилатесу нет. И ее тоже нигде не видно. Направляюсь прямиком к беговому тренажеру, словно к старому другу. Стараюсь бежать, следя за осанкой: это ужасно тяжело, особенно когда твое единственное желание — опуститься на пол и устало свернуться в клубочек. Спустя пять минут слабости и пошатываний я сдаюсь и выключаю тренажер. Боже… Я просто не в состоянии больше бежать. Сердце — холодный маленький голыш, вставленный в грудь лишь для видимости. Выхожу на улицу, сажусь в машину и отправляюсь домой в подавленном настроении.

Вставляя ключ в замок, слышу, как разрывается телефон. Пальцы моментально превращаются в картофелины: ключи выпадают из рук, и, естественно, в квартиру я вваливаюсь, когда там стоит гробовая тишина. Кто бы это ни был, сообщения он не оставил. Нажимаю 1471. Незнакомый номер. Решительно набираю его.

— Натали? Это ты? — Гнусавый голос укутанной эскимоски. — Какое совпадение. Я как раз тебе звонила.

— Мел?

Это Тони попросил ее позвонить? Попытаться отговорить меня от поездки в Австралию? Нет, на него это не похоже. Тони не привлекает тяжелую артиллерию, он сам гаубица.

— Я звонила тебе на днях, — произношу я наконец, — хотела поговорить насчет «Алисы в Стране чудес». Хотя сейчас, наверное, уже несколько поздновато…

Шмыганье.

— Я как раз готовила пресс-релиз, и, поскольку ты у нас одна из Алис, я подумала…

Всхлип.

— Мел? Мел! Что с тобой? Ты в порядке? Послушай, я уверена, еще не слишком поздно, я думаю, мы еще сможем как-нибудь втиснуть твою цитату…

Пла-аааааааааач.

— Мел! О нет, пожалуйста, прости, что, что случилось?

После долгого, судорожного всхлипа с придыханием Мел прекращает плакать и находит силы выдавить из себя несколько слов. Из которых мне удается разобрать только «жадержка мешячных», «вшя моя жижнь — в балете» и «шоуш пармежан».

Соус пармезан?

— Прости, что?

— Они сказали: у меня ужасно низкий вес, и что мне обязательно нужно есть всю эту пищу, от которой толстеют, все это цельное молоко пинтами, и еще соус па-па-па-пармезан…

Мел, конечно, драматизатор из драматизаторов, королева всех трагических королев, но эта ее uber[81] — истерия — просто непревзойденное мастерство.