– Мне все равно, когда это было. Машина – его.
– Его?
– Бориса. Два года назад. Они были вместе. А говорил, что знакомы несколько месяцев? – Она вцепилась в волосы и обернулась к Насте с непередаваемым выражением лица. Казалось, что она видит перед собой привидение: – Что же это такое?
Марию с трудом удалось уложить. Для этого пришлось споить ей остатки водки. Антон помогал с непроницаемым лицом. Когда женщина, вдребезги пьяная, затихла, девушка увела друга на кухню:
– Происходит что-то ужасное. Все – вранье. Я хочу уволиться. Этот Валерьян из их же компании, а мне совсем не хотелось бы туда попасть!
– Давно говорил, зачем тебе работать? Сам буду тебя содержать.
– Сама, сам, – она расхаживала по кухне, обхватив себя за локти. – Что выходит? Два года назад эта стерва… То есть Юлия, украла пса у мужа и вместе с любовником завезла его невесть куда. То есть, нет. Его выкинули у офиса Валерьяна. Марию они тогда еще не знали, кафе им было безразлично. Я все думала, что за странная случайность? Пес, живший у моего мужа, оказывается в кафе, где погибает его жена…
Антон внезапно обнял ее за локти:
– Ты говоришь, ее первые два мужа погибли?
– Да. Люди говорят.
– Ты понимаешь, что немедленно должна тащить эту несчастную к следователю?
И Настя поклялась, что потащит. Она даже раздумывала, не забаррикадировать ли дверь, – такое тяжелое впечатление произвела на нее последняя сцена, но ночь прошла спокойно. Мария спала мертвым сном. Пес изредка вздыхал. Они с Антоном до рассвета просидели в кухне, уронив головы на руки. Борис не вернулся. Наутро ее мобильник ожил. Звонила мать.
– Ты совсем нас забыла, – пожаловалась она. – Костю увезли в летний лагерь, мы с отцом едем на дачу, надолго. Послушай, твоя драцена умерла.
– Как? Ты ее не поливала?
– И поливала, и опрыскивала, и в книжке смотрела – чего ей еще надо? А она засохла полностью. Что делать с горшком?
– С горшком?!
– Он дорогой. Вернуть хозяину или посадить туда что-нибудь?
– Почему драцена засохла? – Настя едва могла говорить: бессонная ночь вымотала ее окончательно.
– У нее корни чем-то подрезаны, – сообщила мать. – Я заметила, что вода сразу уходит в какие-то трещины и выливается на пол. Значит, внутри пустоты. Ну, а когда она погибла, мы с папой вытащили ее наружу. Одна бы я не справилась – такое дерево… Корни перерезаны пополам. Она бы все равно погибла – поливай не поливай. И там, между обрубками, какая-то штука в…
Тут мать замялась. Настя встревожилась:
– В чем?
– В презервативе… – с трудом выдавила мать слово, которого она стыдилась. – Завязано. Приехала бы ты, посмотрела.
В черном футлярчике от фотопленки, упакованном для водонепроницаемости в презерватив, оказался некий рисунок на обрывке бумаги. Антон и Настя долго рассматривали его, дивясь, что могут обозначать эти геометрические фигуры, два крестика – при полном отсутствии слов. Парень поднял глаза:
– Ищем клад?
– Что?
– Крестики – зачем они?
– Не понимаю, – Настя уныло смотрела на рисунок. – Погубить растение… Подрезать корни. Гляди, как ровно срезано, будто шпателем прошлись.
– Может, и шпателем, – Мария, которая мучилась с похмелья в кабинке «газели», взяла у них бумажку и вгляделась в нее опухшими глазами. – Да, это… Это же…
Молодые люди смотрели на нее. Брови у женщины сдвинулись в одну черту.
– Это очень похоже на план дачи, где я была… – вымолвила она. – По контурам. Как план. Вот участок, а вот дом.
– А крестики? Эти два крестика?
Настя прикусила губу.
– Чистяков старший отдал мне драцену, не зная о том, что та испорчена. Кто мог что-то спрятать?
– Юлия? Борис?
– Два крестика? Там ничего нет на этих местах? Не заметила? – приступала Настя к Марии.
Та качнула головой:
– Ничего. Ничего там нет, и эти кресты ничего не значат. Отдайте следователю – пусть разберется.
– Что вам тут надо? – Старик отступал вглубь дома, пропахшего плесенью. Стоял яркий летний день, но дом производил мрачное, запущенное впечатление. Он казался нежилым. – Я у себя!
– Это ваш дом?
– Мой! Надоели! Я уж за город сбежал, хотя в моем возрасте тут трудно жить, – старик уже стоял в кухне и с ненавистью смотрел на визитеров. Заметив на заднем плане бледную, трясущуюся с похмелья Марию, он нахмурился: – Это мой дом.
– Борис говорил, что его, – вызывающе сказала она, преодолев удушливую тошноту. На миг ей показалось, что она умирает – так было нехорошо.
– Какой Борис? Дом мой.
– Вы даже похожи на ваш дом! – она отвернулась и выбежала на участок, который уже прочесывала группа. На воздухе стало легче.
Дорогу она узнала с трудом, ехали почти наугад, но дом все-таки отыскали. Та, первая поездка… Она была иной. Ресторанчик, ее нарядное платье, глубокий, мягкий взгляд Бориса. Его глаза, которые обещали нечто иное, отличное от ее прежней скучной жизни. И сегодня – чужие люди, представители власти, этот безжалостный дневной свет, который уничтожал все иллюзии.
– По плану – тут.
– Крестик номер один?
– Копаем.
Мария подошла ближе, с грустным равнодушием следя за их действиями. Но через несколько минут отступила на шаг. А потом бросилась бежать, сперва промахнувшись мимо калитки, но женщину остановили и попросили переждать в машине. Ей дали растворимого кофе из термоса. Она выпила, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Кофе был чуть теплым. Ее дрожащие руки – ледяными. И она никак не могла поверить в то, что заметила в едва разрытой яме краем глаза.
– Это мой дом, – упирался старик. – Хотя мы с дочкой никогда тут не жили. Мало ли что тут могли сотворить? Залезть мог кто угодно.
– Кто вас отвез на дачу?
– Попутка.
– Где вы взяли попутку?
– А не помню. Не все ли равно?
– Вы уверены, что дочь не знакомила вас с Лукиным года два назад?
Старик оскалил желтые зубы и заявил, что ему даже фамилия эта незнакома. А вообще, его дочь жила своей жизнью, так что – какой с него спрос. И несколько раз повторил, что он – одинокий старый человек, одинокий, старый, никому не нужный…
Допрос
Все началось десять лет назад. Следователь заметил про себя, что люди, в отличие от пауков, порою очень долго создают свою паутину. Двадцатитрехлетняя Юлия Чистякова отправилась на рынок, чтобы купить туфли. В одном из контейнеров с обувью во время затянувшейся примерки она и
