Она стала уговаривать его на развод и на кредит, как обычно. Он выдвинул иное условие – деньги при отсутствии дела в руках ему не нужны. Ему нужен компаньон. Деньги он в состоянии достать сам. Юлия возражала, но тот съездил домой, во Владивосток, совершил там некую сделку…
– Продал две подержанные японские машины?
И вернулся с деньгами и с большими надеждами. Юлия свела его с Борисом, представив его хозяином фирмы, которой нужен компаньон со средствами. Тот заявил, что если Рудников желает быть хозяином дела – оно и было связано с машинами, – то сумму нужно увеличить за счет кредита. Тогда все – его. Рудников колебался. Его раздирали на части противоречивые чувства – честолюбие и осторожность. В то самое время он бросил любовницу. Казалось, он решил сжечь за собой все мосты, кроме одного – фиктивного брака. Отчего он пытался его сохранить – Юлия не понимала. Она была в панике. Рудников вполне мог оказаться куда смышленее прежних мужей и за счет непогашенного кредита лишить ее квартиры. В то же самое время дела Бориса стремительно катились под гору.
– Он не шел на развод. А мне нужны были деньги. Юлия стала невыносима. Я никогда ее не видел в таком состоянии! И тогда я решил… – Борис поднял голову. – Пусть она расплатится за все. Пусть хоть раз расплатится. Туда ей и дорога.
За что должна была поплатиться его любовница – за свою невыгодную внешность, страстную любовь, хорошую квартиру или ледяную жестокость, – он так и не смог сказать. Впрочем, к эмоциям старались и не обращаться.
– Мы встретились с Рудниковым и поговорили по-мужски. Я устроил ему кредит.
– То есть? Кто же получил деньги?
– Он. Но должен был передать их мне, чтобы купить мое дело.
– И конечно, в том числе и те деньги, которые привез с родины?
– Да.
– А Юлия?
Борис поднял темные, неподвижные глаза:
– Она должна была расплатиться.
– Ну а Рудников? Что он-то что вам сделал?
– Рудников меня не волновал. Он… Он сбежал. Когда Чистякова узнала о предательстве любовника, о том, что из-за отсутствия развода вполне может ответить за невыплаченный – а она знала, что он будет не выплачен – кредит законного мужа, то пришла в бешеную ярость. Борис прятался. Но пока он прятался, Рудников сбежал…
– Вот этого она не ожидала. Он оказался хитрее. Страшнее. Знаете, что она сказала, когда наконец отловила меня у офиса Валерьяна и насильно затащила в кафе «Сирень»?
– Свидетели говорят, что вы молчали.
– Нет. Одну фразу она произнесла. Сказала: «Кто-то должен умереть». Никак не могла поверить, что все ее обманули. Он, я…
В глазах у Бориса внезапно появились слезы. Он признался, что горько раскаивается в том, как обращался с женщиной, отдавшей ему сердце… Любившей его так преданно, горячо…
– Ну, это в сторону. Она это написала, а не сказала.
– Сперва сказала, еле слышно, потом написала. Я сбежал, сбежал, – Борис зарыдал, закрывая лицо мокрыми от слез красивыми руками, на которые так любила смотреть его нынешняя жена. – Я не предполагал, что она так близко к сердцу примет… Простите!
– Рудников сбежал с деньгами во Владивосток. Как вы туда попали?
– Я?! – Тот с ужасом поднял глаза. – Никогда там и не был.
– Вы догнали его на самолете? Мать Рудникова говорит, что кто-то все время звонил ей в то время, когда сын возвращался в поезде. Этот человек спрашивал, не приехал ли тот домой?
– Да что вы? Чтобы я? Вы хотите сказать, что я догнал его, выслеживал там, зарезал?!
– Вам нужны были деньги.
– Это так же глупо, – вскочил Борис, – как написать перед смертью такую фразу: «Кто-то должен умереть». Немыслимо! Я нормальный человек!
– Стоп. Расскажите о Марии Карпенко, вашей нынешней жене. Зачем вы женились? И ведь буквально сразу после смерти любовницы.
– Почему сразу? Прошло полтора месяца, а то и два.
– Вас заинтересовала ее квартира? Дела-то шли не очень?
– Ага, – прищурился Борис. – Вот вы и противоречите себе. Зачем мне ее квартира, зачем еще кредит, если я, по вашим словам, убил и ограбил несчастного Рудникова? У меня должна быть куча денег!
Следователь кивнул, углубляясь в бумаги:
– Точно. Но лишние-то не помешают? А потом, у вас ведь уже не было верной подружки, которая станет вас спасать из передряг. Решили сыграть по ее сценарию, так?
Офис
– Почему?
– Так, – Настя без раздражения вдохнула запах сигары. Ведь это было в последний раз. – У меня другие планы.
– Учиться пойдешь?
– Не знаю. Ничего пока не знаю.
– Сколько тебе лет?
Девушка улыбнулась:
– Двадцать три. Достаточно, чтобы задуматься о своей жизни.
– О будущем?
– Нет. О той жизни, которую веду сейчас.
Валерьян Тимофеевич обернулся. Его грузная фигура темным пятном вырисовывалась на фоне открытых жалюзи. Погода все еще держалась хорошая, но было ясно – скоро наступит осень.
– Этот идиот никогда не внушал мне доверия, – сказал он. – И взяли-то его глупо. Глупее некуда! В гостинице зарегистрировался.
– Да. Так, значит, я увольняюсь.
– Жалко, – он присосался к сигаре. – Ты была лучшей секретаршей из всех, кого я знал.
– Почему вы ее спасли?
– Твою подружку?
– Да. Почему вы велели мне развести ее?
– Жалко стало. Сработало, понимаешь, такое реле. Замкнуло. Казалось бы, зачем мне проблемы? Пусть поубивают друг друга, если так хотят. Иной раз уже и не веришь, что можешь кого-то жалеть.
– А мне думается, не жалость, – твердо сказала Настя. – Вы просто что-то почуяли.
– Именно?
– Борис подбирал последние крохи, чтобы исчезнуть. И тогда бы он вам не заплатил. Вы это предчувствовали.
Тот бросил на нее ленивый, невыразительный взгляд. С трудом верилось, будто этот мужчина с лицом, будто выпеченным из непросеянной муки, может что-то чувствовать, а тем более – предчувствовать.
– Спас ее не я, – нехотя ответил он. – Спасла ты. Бросилась к следователю. Вами заинтересовались. Борис перепугался. Только потому она и осталась цела. Легко отделалась, знаешь ли.
– Но осталась на улице… – с укоризной сказала Настя.
– Меня это не волнует. Кредит взят – и она должна его отдать. А потом, жить у родителей – это не на улице. Могло быть хуже.
И он внезапно скрестил палец с дотлевающей сигарой:
– Понимаешь? Мог быть третий крестик на том поганом участке. Иди. Ты уволена.
Кафе
Парень и девушка сидели за столиком у окна. В кафе было почти пусто. Пользуясь последними солнечными днями лета, публика высыпала наружу и теперь потягивала пиво за крытыми тентами. Настя пила чай. Антон уничтожал жареную картошку с рыбой. Внезапно молодые люди подняли глаза и улыбнулись друг другу.
