слово «фотомодель» в спелеолексиконе быстро вымерло. Сначала заменившись понятием «бельмондо». Не из соображений, что получается похоже на роли знаменитого актера, а из соображений замечательного звучания и великолепной двусмысленности всяких производных глаголов. Венцом филологических исследований на темы позирования при фотографировании стало понятие «Gypsum Crystals» (гипсовые кристаллы), введенное американскими участниками одной из наших экспедиций. Смысл здесь опять же двоякий, но уже без неприличного оттенка. Во-первых, пещеры системы Кап-Кутан славятся главным образом фантастической красоты гипсовыми кристаллами, и понятно всеобщее желание снимать в первую очередь именно их. Во-вторых, снимок будет удачным только если позирующие спелеологи вполне уподобятся этим самым кристаллам по неподвижности. Разумеется, оба эти соображения были сформулированы в явном виде уже post factum. А понятие возникло из возмущения недоопохмелившегося Леши Сергеева попытками оприходовать его на актерскую роль. «Что я вам, гипсовый кристалл, что ли?» — возмутился Леша к исходу первого часа на первом же кадре и лег отдыхать, внеся таким образом бессмертный вклад в сокровищницу спелеологического фольклора.
Кстати, наша система фотографирования с длительными экспозициями и многократными вспышками оказалась забытой на Западе, избалованном дальнобойными светосинхронизаторами и очень чувствительными пленками. Те же американские фотографы Peter и Ann Bosted, которые предложили именовать бельмондов гипсовыми кристаллами, только пронаблюдав все на натуре, поняли наконец, как русские фотографы добиваются совершенно удивительных результатов на слабой технической базе. Реакция была воплощена в формуле «Русский стиль в подземной фотографии не имеет ничего общего с фотографией. Это живопись». И в попытке освоения этого забытого у них десятилетия назад стиля.
Вернемся к коллективности. Так вот без хорошего настроя всей фотокоманды — и собственно фотографа, и ассистентов-осветителей, и «гипсовых кристаллов» — даже не просто настроя, а понимания друг друга с полуслова, ни одного хорошего снимка не будет с гарантией. Для того, чтобы свет на каждом кристалле лежал как нужно, прозрачность каждой драпировки была проработана в меру, а позы и выражения лиц «актеров» были именно естественны, нужен дух взаимопонимания. На собственно фотографе лежит только общий замысел и выбор технических приемов, а остальное делает команда. Собственно, именно эти, въевшиеся в плоть и кровь спелеологов особенности фотографического процесса и предопределили наше нахальство в кинопроекте — все вышеописанное скорее является атрибутикой кино, чем фотографии.
Естественно, исследовательские и научные проекты во время переходного периода тоже существовали — кинофотопроекты не могли вытеснить их полностью. И, несмотря на свою наивность и общую бестолковость, придавали оному периоду достаточно смысла и прелести, чтобы теперь он вспоминался очень светлым временем. То, что со временем заматерело и превратилось с одной стороны в понимание, а с другой — в фанатическую преданность пещерам системы Кап-Кутан, в те времена было великолепным юношеским энтузиазмом. И пусть чуть ли не половина новых продолжений, найденных в то время, из-за не дешифрируемой топосъемки никогда не была найдена во второй раз — тем интереснее! И я, честно говоря, иногда всерьез завидую тем немногим спелеологическим группам, которые смогли сохранить этот юношеский задор спустя десятилетия.
Пожалуй, никогда впоследствии не приходилось мне встречаться с таким непосредственным стилем, как у Саши Лившица. Когда он, гуляя в одиночку и найдя что-нибудь интересное, просто не выходил из пещеры. Вылавливал какую-нибудь из мотающихся по пещере групп и просил передать наверх, чтобы ему с базового лагеря прислали пару человек подмоги, тройку спальников и еды на пару дней. Не было случая, чтобы хоть одно из найденных и пройденных в этом стиле продолжений, было впоследствии найдено вторично, но все они достоверно существуют. Я сам принимал участие в одном из таких штурмов — и то потом ни черта не нашел. Заразный энтузиазм вкупе с некачественной топосъемкой полностью блокируют возможность к ориентированию, а отсутствие понимания пещеры не позволяло по геологическим и минералогическим «указателям» выловить и исправить ошибки в съемке.
В дурацкие ситуации в то время попадали все. Пещеры шли настолько плохо, что любой новый обнаруженный ход немедленно влек за собой массированный штурм, даже если не было нормальных технических возможностей. И, пожалуй, наиболее красивым в этом смысле был последний день экспедиции 1983 года.
Мы тогда наконец нашли верхний этаж Кап-Кутана Главного, исследованный самаркандцами в 1976 году и не пристыкованный ими к общей карте (чтобы не дорвались самоцветчики). Причем нашли с другого прохода — самаркандцы лезли через вертикальный колодец, а мы пробились туда же, раскапывая горизонтальный проход. На этом верхнем этаже, в начале зала Ялкапова, находится камин — поднимающийся вверх вертикальный колодец. И не просто камин, а камин, из которого дует ветер, то есть заведомо ведущий в новое продолжение. И абсолютно неприступный. Самаркандцы потратили две экспедиции на то, чтобы подняться с шестами, но до верха так и не добрались. Впрочем, как никто туда не добрался и до сих пор. И название камина «Слава КПСС», вытесанное на ближайшей стене кем-то из самаркандцев, до сих пор воспринимается с уважением.
Когда мы с Бартеневым впервые стояли под этой монументальной трубой, у нас и в мыслях не было учинять штурм — от экспедиции оставался ровно один день, скалолазы мы никакие, да еще и Степа Оревков, улетевший в тот день домой, увез с собой все вертикальное снаряжение — и веревки, и крючья, и обвязки — словом, все, необходимое для штурма.
А вечером выяснилось, что все не совсем так. Женя Войдаков, единственный в экспедиции приличный скалолаз, услышав про такую возможность блеснуть мастерством, с улыбкой украинского куркуля достал из-под подушки бухту репшнура (шестимиллиметровой вспомогательной веревочки) и заявил, что не знает, как там самаркандцы, а уж он-то в любой камин влезет и так, а спустится обратно вот по этому репу, и без ничего больше.
И наутро начался спектакль. Если бы Женю увидел хоть кто-нибудь из его альпинистского клуба, не миновать бы ему дисквалификации в ту же секунду. Без намека на страховку он лез по абсолютно отвесной стене, к тому же вымазанной мокрой глиной. И с мешающейся бухтой репа через плечо. Объяснить такое рискованное представление в исполнении весьма опытного и осторожного скалолаза можно только тем резким взлетом энтузиазма, который дает возможность нового продолжения в пещере очевидно громадной, но идти без жертвоприношения не желающей.
Метров через десять Женя отрапортовался, что стоит на скользкой полочке, возвращаться скучно, но метрах еще в восьми выше стенка заваливается. И, кажется, на этаж, а не на полку. Так что он двигается дальше. И исчез из нашей видимости.
Следующий рапорт гласил: это опять полка, а не этаж, причем наклонная и достаточно скользкая, держаться на ней долго нельзя, реп привязать не за что, спускаться страшно, так что он полез дальше, хоть там и ни хрена ободряющего уже не видно.
Женя пролез еще метров семь и завис окончательно, хотя и достаточно надежно. Засунутое в щель в стене колено держало, и часа за два-три висения можно было ручаться. И за эти два-три часа необходимо было вычислить и добыть некий предмет, который можно было бы в этой же щели расклинить, навесив реп за него.
Кап-Кутан — пещера удобная. При всей нечестивости поисков по ее лабиринтам, и при всем неудобстве ползания по изломанным и каменистым узостям, такое ее достоинство, как возможность в экстренной ситуации, когда не жаль коленей и локтей, добежать до выхода в считанные часы, бывает очень ценно. А на верхнем этаже и ползать не особенно нужно. Словом, заставили Женю тщательно обмерить щель, и послали гонца на поверхность за подходящим бревном.
Финальная сцена была редкостна по своей красоте, звучности и логической завершенности. Как альпинисты, так и спелеологи давно успели забыть, что такое спуск по веревке методом классического дюльфера, когда человек сидит в петле из веревки, сжимая ее рукой, и постепенно распиливает себе плечо и задницу. Последние лет сорок без обвязок не лазит никто, и трение в дюльфере тем самым переносится с собственного мяса на прицепленный к обвязке металлический карабин или специальное спусковое устройство. Степин отъезд вернул нас к временам отсутствия обвязок и карабинов. Возможно, если бы Женя хоть раз в жизни применял на практике эту архаичную технику, он бы отказался от штурма. И все пропустили бы такое редкостное зрелище. Тем более редкостное, что даже в те древние времена никому и в
