условий и некоторых щепетильных бонусов. Например, зайдя в один из французских магазинов и узнав, что любой товар, выбранный ими здесь, оплатит «Джойнт», ребята, ничтоже сумняшеся, нагрузили полные тележки. Турецкий приобрел там, среди прочего, сапоги из крокодиловой кожи… Можно сказать, непроизвольно подчеркнул свой статус, всегда возвышавшийся над положением остальных участников хора. Его и селили на гастролях, по возможности, в гостинице. Другие солисты в том зарубежном турне «размещались по двое в местных семьях». Михаил предполагает, что, «во-первых, „Джойнт“ не очень хотел тратиться на отели, а во-вторых, давал нам возможность вникнуть в другую культуру, освоить иностранный язык, в попытках общения с теми, кто нас принимал в своих домах». Коммуникация народов — вещь, бесспорно, важная. Однако «наибольшее впечатление» на Турецкого производили тогда «изобильно накрытые столы». Европейцы щедро угощали молодых певцов из голодной, но приближающейся к освобождению от коммунизма России. «Худые солисты хора подходили к фуршетным столам и надолго возле них задерживались, — смеется Михаил. — Глядя на их фигуры, невозможно было представить, что они способны столько съесть. Во Франции мы в тот раз впервые попробовали киви…»
Аплодисменты, «халявные» покупки и трапезы, посещение знаменитых мировых столиц, да еще гонорар — полтысячи долларов за тур каждому хористу — недурно для международного дебюта. Турецкому эта радость досталась с наибольшим перенапрягом. Так, наверное, и положено лидеру. В своей автобиографии он отметил: «На каком-то этапе почувствовал, что могу не сдюжить, так было тяжело. На последнем концерте у меня случилось подобие частичного паралича: левая сторона туловища онемела и пришлось дирижировать одной рукой. Это от нервного истощения. Еще бы: Марсель, Монпелье, Лион, Париж. Потом 24 часа в автобусе, потом на пароме через Ла-Манш в Лондон, потом — в Манчестер…»
Хор и в особенности его вожак (Турецкий любит использовать по отношению к себе данный эпитет) уверенно накачивали творческие мускулы. «Точили» мастерство, напитывались духом, историей, сакральностью иудейской культуры. Михаил-то уж точно, после полутора лет работы с таким проектом, расслышал «зов крови», оживил еврейство своей души, нивелированное в юности советским воспитанием. Руководители «Джойнта» и московской синагоги в тот момент могли с удовлетворением полагать, что поставили «на ту лошадь». Они продолжали предоставлять хору условия для развития и в июне 1991-го на месяц отправили его «учиться в Израиль». Лекции, экскурсии, богослужения. «Я узнал, что такое большая синагога Иерусалима, — говорит Турецкий, — какая духовная энергия в ней аккумулируется, когда полторы тысячи человек в талесах одновременно молятся. Нам позволили спеть там молитву. И мы сделали это так, что вызвали легкую ревность у солистов знаменитого местного хора. Наш коллектив уже вполне мог с ним конкурировать».
Вряд ли получилась бы реальная конкуренция. Хор Турецкого, несмотря на привязку к синагоге, потенциально являлся проектом секулярным и исключительно под храмовую сень не стремился. Так что иерусалимским собратьям по цеху опасаться не стоило. Кроме того, на ниве еврейской духовной музыки подвизается не так много исполнителей, чтобы кто-то кому-то перешел дорогу.
«Такой репертуар очень сложен, — поясняет Михаил Борисович, — поэтому за него мало кто берется. Оттого и проблемы „отмывания прав“ на песни фактически нет. Можно, при желании, спокойно работать с любым еврейским духовным сочинением, не вступая в сложные юридические отношения с какими-нибудь их правообладателями.
Формируя первую программу хора, я выбирал из того объема материала, который собрал в Штатах. Порой советовался с тем же Маловани и с Владимиром Плиссом, который в теме традиций и обрядов разбирался куда лучше меня. Да и в музыкальном плане он был достаточно подкован. Поэтому мы вместе отбирали некоторые номера. Консультировал меня и главный раввин России Адольф Соломонович Шаевич. У нас были хорошие отношения. Он благоволил нашему хору и даже в „нерабочее“ время поигрывал с нами в преферанс, делая по ходу игры смачные замечания.
После некоторых раздумий, поисков и проб сложилась весьма непростая программа: „Золотые страницы еврейской литургической музыки“. При этом мы понимали, что только духовных произведений для полноценного сольного концерта недостаточно, нужно их дополнить чем-то светским. Плисс реализации такой концепции не препятствовал. Да нам много и не надо было. Просто если ехали во Францию, то к основному репертуару добавляли, скажем, „Autumn Leaves“ из репертуара Ива Монтана, исполнявшуюся а'капелла на французском, в элегантной аранжировке. Для другой страны подбирали иной соответствующий хит. Короче, каждый концерт дополнялся парой „сувенирных“ номеров. Иногда под аккомпанемент рояля. Этого хватало для оживления программы. Хотя еврейская музыка сама по себе весьма разноплановая, во всяком случае, не такая однообразная, как, например, григорианские хоралы. Евреи ведь жили во многих странах и везде привносили в свою корневую музыку местный колорит.
Конечно, можно было увлечься и клезмером. Но у меня не было инструментального ансамбля. Мы работали в другом жанре. Как классический мужской хоровой коллектив».
Религиозно-академических канонов хор Турецкого придерживался, впрочем, недолго. Осенью 1991 года «Джойнт» устроил ребятам двухмесячный тур по США и Канаде. «Эти гастроли все в нашей судьбе и решили», — не скрывает Михаил.
08 глава
Я ухожу, ребята. Кто со мной?
Полететь в Америку каждому в хоре не терпелось настолько, что ребята решили сделать это на три дня раньше, чем предусматривалось «приглашающей стороной». Все нашли, у кого в Штатах перекантоваться до момента переезда в жилье, обеспеченное «Джойнтом». Нетрудно, например, представить эйфорию 19-летнего Алекса Александрова, дождавшегося таки вояжа, ради которого он пришел в этот коллектив полтора года назад. До сих пор вспоминает, как «сразу после Америки купил себе машину, телевизор, „забил“ на учебу и был отчислен из Гнесинки». «Через несколько месяцев после отчисления мне посыпались повестки из военкомата, — продолжает Алекс. — Выкидывал их в помойку, но, когда получил предупреждение о скором вызове в прокуратуру, пришлось пошевелиться. С помощью Турецкого удалось „откосить“ от армии».
И Евгений Тулинов, ныне второй, после самого Михаила Борисовича, человек в хоре, тогда удачно зашел. «Я работал в другом поющем мужском коллективе под руководством Рыбина, — поясняет Евгений. — У нас там все было нормально „упаковано“, концертов хватало, в Германии месяцами находились. Но я как-то поссорился с руководителем, поднял мятеж и ушел. Тут, узнаю, у еврейского хора намечается поездка в Америку. Позвонил Турецкому, сообщил: „Миш, я свободен“. Мы же вместе в Гнесинке учились. Он на два курса старше. Я у него первую свою машину купил. Миша меня даже учил водить в Лужниках. Я рулил, а он нажимал на педали и еще при этом ел курицу. Мы оба люди контактные, так что отношения поддерживали. Турецкий меня в свой хор и раньше звал, но я деньги зарабатывал пением в православных церквях. А у Михаила дело пошло, проект перспективный, зарплата стабильная, гастроли зарубежные… Я подумал, как ни крути, у меня еврейские корни-то есть. Мой прапрапрадед раввином был, и в Израиле родственников много. Короче, пошел в хор к Турецкому и сразу попал в американское турне. На первые реальные валютные гонорары. До этого-то они в Европу, считай, даром ездили, за одежду…»
Еще одним вдохновленным новичком в той поездке был Евгений Кульмис. Выпускник челябинского музучилища, студент, опять-таки Гнесинки, в отличие от Алекса, прослуживший в армии пару лет, «от звонка до звонка». Он пришел в коллектив 21 июня 1991 года, прочтя в институтском общежитии объявление: «Мужскому хору Московской хоральной синагоги требуются дирижеры-хоровики, вокалисты». Женя не являлся ни тем, ни другим. Он занимался музыковедением. И темой своей дипломной работы этот парень с Урала, не без еврейских кровей, конечно, выбрал «религиозную музыку иудеев». «Хотелось чего- то необычного, — говорит Кульмис. — Меня как-то всегда тянуло к вокалу. И тема казалась подходящей. Когда узнал о хоре московской синагоги, подумал: почему нет? Схожу, попробую. Хотя бы поближе познакомлюсь с тем, о чем пишу. К тому же у меня имелся опыт работы в челябинском хоре».
Кульмис, обладатель инфернального баса-профундо, без которого ныне «Хор Турецкого» представляется с трудом, пришел к Михаилу («и тогда уже авторитетному» для него человеку) перед израильскими гастролями синагогального коллектива. Но в то путешествие его не взяли. «Оставили в
