посвященном 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, проходившем на станции метро «Маяковская», Сталин сказал: «Одна из причин неудач… состоит в отсутствии второго фронта в Европе… другая причина… в недостатке у нас танков и авиации… наша авиация по качеству превосходит немецкую, но самолетов у нас меньше, чем у немцев. Наши танки по качеству превосходят немецкие танки… но танков у нас все же в несколько раз меньше, чем у немцев. В этом секрет временных успехов немецкой армии».
Трудно сказать, какие наши танки и самолеты имел в виду Иосиф Виссарионович в декабре 1941 года. У немцев, например, был самолет «Хейнкель-111». Этот гад имел две двадцатимиллиметровые пушки, шесть пулеметов, поднимал две тонны бомб, запас горючего на семь часов полета и летал за три тысячи километров! «Фокке-Вульф-200-Кондор», или «Летающий дракон», был еще страшней. Немецкие самолеты имели радиосвязь с землей. Причем донесения летчики передавали шифром. Наши же самолеты, во всяком случае в начале войны, радиосвязи с землей вообще не имели.
Перед войной мы, возможно, и добились определенных успехов в военном деле, но с вооружением у нас все-таки было неважно. Вооружены мы были в значительной степени тем оружием, которым воевали в империалистическую и Гражданскую войны. На вооружении у нас стояли, например, подводные лодки, изготовленные еще до революции. Одна такая лодка в тридцать пятом году затонула в Финском заливе, когда на нее наехал надводный корабль. Пятьдесят пять членов ее экипажа погибли.
Были у нас еще бутылки с горючей смесью. Представляла она собой обыкновенный напалм. Придумали эту смесь финны, которые и применяли ее против нас во время войны 1939 года. У нее еще было название «Коктейль для Молотова» (В. М. Молотов возглавлял тогда советское правительство, являясь одновременно министром иностранных дел.) Мы же, узнав секрет приготовления смеси, выбросили из ее неофициального названия слово из трех букв и стали называть «Коктейлем Молотова». Смесь эта нам очень пригодилась в начале войны с немцами. Изготавливали ее, в частности, на заводе в городе Дзержинске, недалеко от города Горького.
Хорошо, что во время войны наша большая территория позволяла нам вооружаться, не боясь бомбежек. До Горького, а тем более до Урала фашистские стервятники не долетали. Имея такой большой и глубокий тыл, мы смогли собраться с силами, вооружиться и вести войну до победы.
Мнение Сталина о причинах наших неудач в начале войны считалось тогда исчерпывающим. Никто не имел права высказывать по этому поводу какое-либо другое суждение. После войны свое мнение попробовал высказать советский кинорежиссер Александр Довженко в повести «Победа». «У нас не было „культуры войны“, – писал он, – мы не умели воевать, имели место нераспорядительность командиров, бюрократизм военных специалистов и т. д.».
В чем-то Довженко был безусловно прав. Культура вообще наше слабое место, да и довольно широкое понятие. В него можно включить и понятие о долге солдата, и умственный уровень командиров, и взаимоотношения между ними. А вообще, культура начинается с мелочей. В той войне мы столкнулись не только с огневой мощью противника, но и с его культурой.
Глава шестая
ВРАГ
День 22 июня 1941 года вошел в историю России как день вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз. В германском календаре тех лет этот день был назван «Днем начала всемирной освободительной войны от большевизма».
Фашисты не оспаривали факта своего нападения на Советский Союз. Однако зачинщиками военных действий в Европе считали «европейские демократии». Гитлер говорил по этому поводу: «В 1939 году коварным заговором демократов, жидов и масонов Европы Германия была втянута в войну». Фюрер, наверное, имел в виду вступление в войну Англии после вторжения немцев в Польшу, с которой у англичан был соответствующий договор. Своего вторжения в Польшу Гитлер, надо полагать, началом войны не считал.
Из-за нарушения пакта о ненападении и договора о дружбе с СССР Гитлера совесть не мучила. В своем же нападении на «первое в мире государство рабочих и крестьян» фашисты видели святую миссию по защите Европы и европейской цивилизации от варваров. В июле 1942 года имперский министр пропаганды доктор Геббельс в еженедельнике «Das Reich», или, понашему, «Империя», разразился статьей, которую озаглавил «Так называемая русская душа». В ней он писал: «… Нельзя сомневаться, что интернациональное жидовство противопоставило нам в лице организованного им тупого и безвольного человеческого материала востока (то есть нас. –
Эту статью Геббельс писал под впечатлением боев за Севастополь. Из-за всего того, что пришлось претерпеть там фашистам, у их главного идеолога вырвалась такая фраза: «Звериная дикость, с которой противная сторона ведет эту войну, является лишним доказательством величины опасности, угрожающей нам». С вождями наций такое бывает: сначала втравят свой народ черт знает во что, а потом его же стращают поражением и звериной дикостью противника.
А пугал Геббельс немцев такими словами: «Невозможно вообразить себе последствия, которые повлекли бы за собой попытки перенести на нашу землю применяемую там систему. Она привела бы к полному господству интернационального жидовства в Европе. Наш народ был бы предан подлой животности примитивной расы и истреблен ею в лице своей наиболее ценной части». Тут доктор, наверное, имел в виду членов нацистской партии, СС, гестапо и пр.
В самом начале войны немцам для храбрости хватало водки или шнапса. Фронтовики, видевшие немцев в первый день войны, заметили, что они были пьяные. Скоро они протрезвели.
В дневнике немецкого солдата, убитого под Ленинградом осенью 1941 года, читаем: «… Дождь. Мы больше не выходим из своих окопов. Все у нас мокро и грязно. Мечты об отпуске. Рассказываем друг другу о прежних временах. Мечтаем о теплых постелях, о кулинарных удовольствиях, музыке, театре. Как все это далеко… Дождь не перестает… Переход… Заполье сильно обстреливается. Чуть только поднимаешься, надо опять ложиться… Бараново… Идем дальше… Уничтожающий огонь со стороны русских… Окапываемся… Пятая рота удерживает позицию… Убит генерал Мудьферштедт… Окапываемся. Пулеметный и противотанковый огонь… Всю ночь стучат зубы. Без одеял в мокрой одежде… Идем дальше по Лужскому шоссе… Всюду на дорогах кресты… Русские нападают на разведывательный отряд. Работает русский гранатомет. Шестнадцать русских танков лежат на дороге, частью сожженные. Всюду трупы русских… Запах мертвечины… Дождь…»
Не зря так волновались и переживали за своих сыновей, мужей, братьев и отцов их близкие в Германии.
В своих письмах на фронт некоторые из них уже в начале войны высказывали невеселые мысли. «… Жаль, что из-за этих красных разбойников, – писала своему мужу жена по имени Элизабет, – многие солдаты должны жертвовать своей жизнью… Я надеюсь, что ты, Ганс, к осени вернешься домой. Думаю, к тому времени вы кончите с Россией». Жена другого солдата, Альма, более умная, чем Элизабет, писала следующее: «… Ты пишешь о конце войны. На это еще не похоже, так как у англичан еще много земель, куда можно уйти, а у нас уже нет солдат, чтобы их занимать. Подумай, сколько их еще нужно, чтобы занять Россию. Что с нами будет?» Умной женщиной была и мама солдата, которого звали Арно. Она писала своему сыну: «… Снова в специальном сообщении объявлено о больших успехах. Но что это значит в таком гигантском государстве, как Россия!»
С приближением зимы письма стали еще печальнее. «… Я уже теперь замерзаю от одной мысли – быть зимой в России», – писала одна немка.
Возможно, мудрости этим немецким женщинам прибавляли английские бомбардировки. Жена фронтовика по имени Гильда 16 августа 1941 года писала своему мужу: «В последние дни часто воздушные тревоги. Мы уходим ежедневно в убежище. В берлинском бомбоубежище, где сидит тысяча человек, очень
