дружиной своей.
На самом же деле Аларих прослышал, что в этих пустынных краях какие-то воины живут, силу копят, из земли её черпая и кровью диких зверей запивая. Захотел посмотреть своими глазами, правда ли то, что люди об этом говорят. Потому и приехал.
Несказанна была радость Алариха, когда узнал он Хродомера с Рагнарисом, ибо обоих почитал за пропавших. Заключил их в объятия и в дома их входил и ел с ними. И дружина аларихова тоже входила в дома Хродомера и Рагнариса. И трапеза общей была, но не в домах, а на берегу реки.
Пируя и радуясь, указал Аларих на холм, что возвышался на другом берегу реки, и молвил: «Хочу, чтоб после смерти моей на этом холме курган мне насыпали и страву по мне справили. Лежать хочу в этом месте благодатном, против села, где от души меня потешили славные воины Хродомер и Рагнарис. Ибо давно я от души не веселился и не радовался так, как в этот день, когда нашёл вас и дома ваши. Все мне любо здесь. И деревья, клыками и черепами увешанные. И охота обильная, в чём из года в год убеждаюсь по осени. Да и край этот — сердцевина тех земель, где народ наш ныне сидит.»
Когда же Хродомер и Рагнарис обо всех чудесах ему поведали, какие с ними в этих местах случились, ещё больше возвеселился душой Аларих. И укрепился в решении на этом холме последний приют свой обрести, когда настанет время.
Так оно и случилось, сказал Хродомер.
И с того пира на берегу реки, в первый год жизни нашего села, началась великая любовь между Аларихом и новым селом. Ибо договор они заключили. И было новое село не как старые села, которые за каждую пару рук держались, так что приходилось Алариху каждого воина от старейшин и от земли чуть не волами оттаскивать, чтобы к войне приспособить. За это же новое село спокоен был Аларих, ибо старейшины здесь сами героями были, чему немало знаков повсюду оставили.
И то верно, рассуждал Хродомер, в нашем селе рабов больше, чем в иных сёлах. А свободных воинов в нашем селе хлебом не корми — дай кровь пролить свою и чужую.
И вспомнил тут Хродомер, как наш дядя Агигульф в поход идти хотел, а пахать не хотел, даже плакал. И это уважения достойно. Так сказал Хродомер. Дядя Агигульф на это заметил, что тогда, на пашне, Хродомер ему иное говорил. Но Хродомер так возразил, что на пашне было иное, а в теперешней беседе — иное. И тогда он для пользы говорил, а сейчас — для поучения и примера. Это, мол, различать должно. Так нам Хродомер сказал.
Во время того же пира позвал их Аларих зиму в бурге провести, с тем, чтобы по стаянии снегов вновь на эти земли вернуться и дома строить. И предрёк Аларих, что многие на это место с ними придут.
Решено было до первого снега в новом селе оставаться и лес заготавливать для летнего строительства. И вот новое чудо явлено было, и стало ясно, что великий смысл в делах Хродомера и Рагнариса скрыт. Ибо вскоре после того, как побывал в их селе Аларих, из бурга Сейя третьим в новое село пришёл. Сейя пришёл с женой и двумя сыновьями и их жёнами, и привёз с собой много припасов и трёх коней привёл.
Так стал Сейя третьим старейшиной в новом селе. Больше же старейшин в селе не было. Все прочие уже старейшинами не становились, а просто садились на землю, где кому мило. Так обстояло поначалу.
Первым же старейшиной был он, Хродомер, а Рагнарис был вторым.
И когда чума была в селе, то боги, не желая ствол животворный от села рубить, лишь ветвями пожертвовали и род Сейи истребили, а роды Рагнариса и Хродомера оставили. Хотя по возрасту Сейя был старше всех.
Прежде Сейя в другом селе жил, что на восход солнца от бурга. В том селе были свои старейшины, как и повсюду от века ведётся. Но вдруг случился пожар великий, и сгорело село со старейшинами. Те же, кто не сгорели, новых старейшин выбрали. Но не сладилось у Сейи с новыми старейшинами и оттого ушёл в бург с женой Аутильдой и сыновьями Вутерихом и Фредегастом и их жёнами, с треми конями и припасами немалыми. В бурге же проведал Сейя, что новое село на берегу реки строится и старейшинами там герои, что с богами разговаривают. Тосковал в бурге за тыном Сейя, ибо к простору привык, чтобы ничто глаз не застило. Оттого ушёл из бурга Сейя и к новому селу прибился.
Так втроём зимы дождались, а по зиме назад, в бург, подались. Зима в ратных потехах проходила. И снискали себе Хродомер и Рагнарис ещё более великую славу своей силой и ловкостью и отвагой. А Сейя не снискал, ибо больше всего заботился о пахоте да севе. И не по душе было Алариху, что Сейя в новом селе сядет. Опасался Аларих, чтобы не стало это новое село на старые села похоже, откуда воинов в поход не докличешься. Но на Хродомера да Рагнариса глядя, радовался Аларих, и отпускала тревога сердце его.
Зима миновала. Весной вернулись в село и зерно с собой привезли, чтобы сеять. Когда же прибыли, то увидел Хродомер ещё один знак величия своего. Ибо в норе хродомеровой медведь перезимовал. Зверя уже не было, только шерсть медвежья лежала клочьями. И дивились на то Рагнарис, и Сейя, и сыновья Сейи, и жены их.
Где дома ставить — то всю зиму решали, так и эдак судили, картинку складывали чашами, ножами да мослами обглоданными, и всякий пир тем непременно заканчивался, что уединялись трое героев и начинали мослы двигать и реку, пиво пролив, рисовать, крича при этом друг на друга преужасно — Рагнарис, Хродомер и Сейя с Вутерихом и Фредегастом, сынами его. И через то неоднократно в битву друг с другом вступали, ибо не соглашались друг с другом. Но после всегда мирились. И потехой эти битвы служили дружине, и любил Аларих смотреть на них.
Иной раз Аларих нарочно разговор о расположении домов в новом селе заводил, чтобы доброй битвой насладиться.
Когда лето настало, битвы позади остались; всё уже было обговорено и решено. И стали они ставить дома. И поставили дома.
А когда поставили дома, решили в домах богов поставить, как положено. И стали богов себе вырезать да вытёсывать, кто как умел. И часто ходили теперь друг к другу в гости и на богов ревниво смотрели: у кого боги лучше получаются. Быстрее всех Сейя богов сделал, ибо сыновья ему помогали. У Рагнариса боги получались кряжистые, как сам Рагнарис; у Хродомера же наоборот — длинные да вытянутые. Зато у Хродомера более свирепы боги были и глядели строже. И завидовал Хродомеру Рагнарис, ибо у Рагнариса так выходило, будто боги кривобоки, а лики то на одну, то на другую сторону кривились. И пытался Рагнарис неумение своё тем скрыть, что вставлял в тела богов клыки волчьи да кабаньи. Вотан же был у Рагнариса с открытым ртом, будто застыл в крике. Зубы у Вотана получились крупные, как у коня, за что пенял ему Хродомер. И гневом Вотана грозил. Но потом по дружбе помог и то, что исправить надлежало, исправил.
В те дни дух божества переполнял героев. Все им удавалось. И пришёл жрец из капища. Дивно то было, ибо никто не призывал его. Первую жертву богам принёс во всех трёх домах.
Но мало показалось то трём героям, ибо переполнял их в те дни дух Вотана. И подступил к жрецу Хродомер с просьбой великой: показать, как надлежит столб указательный поставить, дабы знать всегда сроки, когда солнце на зиму и на лето поворачивает, а когда день и ночь между собой сравниваются.
Сказал жрец Хродомеру, чтобы возводил два столба, один выше другого, а когда настанет срок — из капища придёт жрец и укажет, где на тех столбах каких богов вырезать. И показал место, куда столбы ставить: здесь, мол, один, а тут — иной. Научил, как правильно с солнцем сверяться, дабы ошибок не сделать. И велел ещё заострить высокий столб.
Сделал все Хродомер, как велено было. На высоком столбе вырезал он три мира и разукрасил все по своему разумению: великаншу Хель внизу, солнце наверху, а в среднем мире — себя, Рагнариса с Тарасмундом и Сейю с сыновьями. И крохотных Мидьо и Аутильду наметил: пусть уж будут.
Увенчал же столб головой свирепого воина в шишаке, тоже все из дерева вырезано было. Глядел над вислыми усами сурово, и боялись его меньшие сыны Сейи и Тарасмунд.
Рагнарис нарочно носил Тарасмунда к столбу, когда тот малышом был и хотел отец сынка своего потешить, и пугал всячески. И пугался Тарасмунд.
Поставив этот заострённый столб, по слову жреца, поставил Хродомер и второй столб. Крепко, надёжно поставил, едва ли не на треть в землю вогнал. Трижды за год приходил жрец из капища и отметины ставил на том столбе. И там, где пометил жрец, вырезал Фредегаст, сын Сейи трёх божественных воинов с раскрытыми в крике ртами, будто исторгающими вопль священной радости. Столь прехитро сделано было, что тень от большого столба, как копьё, заострённая, вонзалась в рот одному из богов, когда наступал его
