всех прочих в селе застращать. Шёл он, Мока, по селу, а навстречу ему Двала со Скадусом шли. И заступили они Моке дорогу. А после ни с того ни с сего в лицо ударил его Двала. И показал Мока зуб выбитый: увечье ему нанесли.
Тут освирепел Гизарна и стал к мести взывать. Дорого заплатит за этот зуб Хродомер!
Гизульф мне сказал (я не знал этого), что заступить дорогу, да ещё зуб выбить — за это Гизарна может плату у Хродомера потребовать, ибо ущерб ему нанесли.
Стали все воины кричать и гневаться. Моке тоже пива поднесли, чтобы утешился. А Снага на руках полкруга прошёл и вдруг клич испустил герульский, с каким герулы в бой бросаются. От этого клича все воины насторожились, ибо не раз с герулами бились, и рассвирепели пуще прежнего. И ещё пива потребовали.
Гизарна на другой день угрозу свою исполнил и явился к Хродомеру платы за ущерб требовать. Хродомер же стал кричать на Гизарну, что, видать, в кости проигрался Гизарна, а платить долги нечем! Вот и посылает он, Гизарна, рабов своих на дорогу, чтобы те рабы нарочно зубами о кулаки его, хродмеровых, рабов стукались и зубы таким образом себе выбивали. И через то хозяин их может плату потребовать и долги свои заплатить. Не помощник Хродомер Гизарне в делах подобных. И пусть Гизарна прочь ступает.
И дочь Хродомерова Брустьо, которую Хродомер когда-то хотел за Гизарну выдать, тоже на Гизарну кричала. Очень она на Гизарну зла за то, что не взял её в жёны.
В сумерках Мока подговорил Снагу, и они вдвоём подстерегли Двалу и намяли ему бока. Двала несколько дней отлёживался на сеновале, а в селе не показывался, так сильно его побили Снага с Мокой.
Тут уж нешуточной войной запахло.
Дедушка Рагнарис пошёл к Хродомеру и сказал, что от Двалы избавиться надо, ибо он все село мутит. Дядя Агигульф вызвался казнить Двалу, а после найти того алана, который Двалу Хродомеру подарил и зарубить. Но Хродомер отказался.
Мы с Гизульфом жадно ждали, когда у рабов настоящая война начнётся. Гизульф хотел на Двалу ставить, а я на Снагу. Двала сильный, но Снага хитрый. Гизульф горячился и хотел на Двалу свой нож поставить, а я очень хотел заполучить нож Гизульфа. И потому подзуживал Гизульфа, брата моего.
Но тут случилось сразу несколько событий, и война так и затухла, не разгоревшись.
КРИВАЯ ФРУМО
Люди говорят, что Фрумо, дочь Агигульфа (но не нашего дяди Агигульфа, а другого, чей дом с нашим соседний) вряд ли найдёт себе мужа. Фрумо одноглазая, как наш Ульф. Только Ульфу глаз герулы выбили в бою, а у Фрумо на одном глазу бельмо.
В тот день, когда Снага дал в ухо Двале, у Агигульфа-соседа другая беда открылась. Вечером, на дочку свою любуясь (а она стояла так, что солнце её озаряло), заприметил вдруг Агигульф, что вроде как живот у Фрумо вздут. Подозвал он к себе дочку свою придурковатую — ибо после чумы повредилась Фрумо в рассудке, правда, несильно — и ласково её по животу огладил. Подумал, что с еды вспучило. И успокоился.
Однако в тот день, когда Двала выбил зуб Моке, беспокойство вновь овладело Агигульфом-соседом. Ибо продолжала Фрумо пребывать вспученной.
Тогда очень осторожно начал выспрашвать Фрумо Агигульф-сосед о тех вещах, о которых должна знать женщина. И по ответам дочери своей заключил, что она брюхата.
Света белого не взвидел от позора Агигульф. Однако, чтобы не спугнуть дочку, продолжал расспрашивать её тишком да лаской. С кем, мол, разговаривала. Не пугал ли её кто. Не брал ли вот так (и показал, как).
Фрумо сперва не понимала, о чём отец говорит, а после поведала, что случилось как-то раз в сумерках — больно ей сделали. А потом отпустили. Но это ещё зимой было. Она уж позабыть успела, сейчас вот только вспомнилось. И было то на берегу реки, добавила Фрумо.
Агигульф, отец Фрумо, недолго раздумывая, обвинил в бесчестии дочери своей нашего дядю Агигульфа. Сам, мол, на все село своё буйство нахваливал и говорил, что лютый до того, чтоб девкам подолы задирать.
И говорил все это тот Агигульф, придя в наш дом.
Наш же дядя Агигульф все сказанное отрицал. Поначалу терпел обвинения из уважения к обычаю гостеприимства, лишь лицом ужасно темнел, но потом Агигульфа-соседа вышвырнул. И убить грозил.
Агигульф, отец Фрумо, бежит домой, хватает меч, щит, шлем и в таком виде возвращается в наш двор и вызывает дядю Агигульфа на смертный бой. Дядя Агигульф хватает топор и выходит ему навстречу.
Так стоят два Агигульфа, оба овеяны доблестью, равные друг другу силой. Наш дядя Агигульф славен битвами с племенем герулов, а Агигульф-сосед — с племенем гепидов. Агигульф-сосед ходил на гепидов не с Теодобадом, нашим вождём, а с Лиутаром, сыном Эрзариха. Наш дядя Агигульф летами моложе и телом сильнее, а Агигульф-сосед опытом воинским крепок.
Быть бы тут славной сече между двумя Агигульфами. Мы с братом Гизульфом выскочили поглядеть, Ахма-дурачок тоже вылез, рот раскрыл от любопытства, изо рта слюна течёт.
Нам с братом Гизульфом не терпелось увидеть, как наш дядя Агигульф убьёт Агигульфа-соседа.
Вот-вот начаться битве, как из дома выходит дедушка Рагнарис. И разогнал дедушка Рагнарис двух могучих героев, как щенков, не допустив кровопролития у себя на подворье. И предложил он Агигульфу- соседу решить дело о бесчестии дочери его Фрумо на сельском тинге.
Агигульф-сосед нехотя прочь пошёл. Наш дядя Агигульф ему вслед обидные слова кричал, а мы с Гизульфом хохотали.
ПРИЕЗД ВЕЛЕМУДА
И решено было тинг собрать, когда луна полной станет.
За день до тинга мы с братом моим Гизульфом стояли возле наших ворот и говорили про бесчестие Фрумо. Ибо не верилось нам, чтобы дядя Агигульф в том виновен оказался.
Тут на улице показался всадник. Он со стороны храма Бога Единого ехал. Гизульф разговор оборвал и всматриваться начал. Я тоже стал глядеть на этого всадника. За всадником ещё одна лошадь шла в поводу. Она была навьючена выше ушей разной кладью.
Всадник был нам незнаком.
Он остановился возле нас. Перед ним в седле малец сидел лет семи. Малец кривлялся и показывал нам язык.
Всадник тот спросил:
— Дома ли Рагнарис?
Мы отвечали, что дедушка дома.
Тогда тот всадник назвал нас по именам, улыбнулся, с коня сошёл и к нам на двор направился.
Нас удивило, что он нас знает, а мы его нет. И следом пошли, поглядеть — что будет.
Посреди двора на колоде дедушка Рагнарис сидел, погруженный в раздумья о предстоящем тинге. Это нам так дедушка сказал, когда выгнал нас с Гизульфом за ворота, чтобы думать ему не мешали видом своим.
Завидев пришлеца, дед сперва вглядывался в его лицо, щурясь, после побагровел, на колоде подскочил и палкой затряс, в того человека целя. И заревел страшным голосом:
— Явился, вандальское отродье!
И как понёс на этого человека! Мол, Хильдегунду, жену свою, уморил, поди! Мол, все соки из неё, такой прекрасной, высосал! За новой женой, небось, явился? Теперь Сванхильду уморить надумал? Или Галесвинту? Ишь, какой быстрый! Думает старого Рагнариса провести? Не выйдет! И вандальскому лукавству предел есть!
Тут поняли мы, что это Велемуд, сын Вильзиса, к нам пожаловал. А малец противный — сын его Филимер, наш племянник.
