неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году». Маршалл считал такое заявление слишком крутым и предложил снять ссылку на 1942 год, но Рузвельт пожелал ее сохранить. Молотов уехал из Вашингтона довольным, с декларацией о втором фронте в кармане. Президент писал Винанту, что к концу визита русский гость стал «на самом деле коммуникабельным».
Черчилль следил за этими событиями с нарастающим беспокойством. Когда Молотов вернулся в Лондон с коммюнике, Черчилль одобрил его публикацию, чтобы ввести в заблуждение противника, но друзей он не хотел обманывать. Премьер сообщил Молотову устно и письменно, что, хотя подготовка продвигается вперед, он не обещает открытия второго фронта в 1942 году. Когда Молотов сказал, что согласился на сокращение поставок, на Черчилля это не подействовало. Каким образом предложение Рузвельта сократить тоннаж поставок России поможет разрешить проблему высадки небольшой армии на сильно укрепленном побережье Европы? Широкомасштабное вторжение в 1943 году — на это он полностью согласен, а совершить в 1942 году запланированное на 1943-й, еще лучше, если возможно. С такими туманными заверениями Молотов прилетел в Москву и на заседании Верховного Совета в присутствии Сталина процитировал коммюнике — под ликование участников.
Черчилль направил в Вашингтон лорда Луиса Маунтбэттена, молодого, предприимчивого начальника отдела общевойсковых операций, — познакомить Рузвельта с некоторыми сложными проблемами организации контрудара через пролив в 1942 году. Когда Маунтбэттен сообщил премьеру, что Рузвельт говорил о «жертвенной высадке», если Россия приблизится к поражению, Черчилль решил сам вылететь в Вашингтон, чтобы предупредить «некоторое отклонение от рельсов» со стороны президента. Военное руководство при премьере продолжало решительно возражать против высадки на континенте в 1942 году, однако он знал, что Стимсон и Маршалл активно выступают за проведение операции. Рузвельт по обыкновению обрадовался визиту Черчилля и впервые пригласил его погостить в Гайд-Парке. Когда премьер-министр, Брук и Исмэй покинули 17 июня Лондон, поступили сообщения из Африки об общем отступлении англичан и приближении войск Роммеля к Тобруку.
Через два дня президент стоял у своего автомобиля, а самолет с Черчиллем на борту запрыгал на небольшой взлетно-посадочной полосе у Гайд-Парка. Рузвельт показал премьер-министру свое авто с откидным верхом, повез гостя вокруг поместья на лужайку, выходившую к реке. Черчилль пережил несколько тревожных моментов: хозяин, пользуясь ручным управлением, делал повороты и давал задний ход на травянистых склонах, а затем помчался по густому лесу, стремясь ускользнуть от секретной службы. Президент успокаивал премьера, предлагая пощупать его бицепсы, — по его мнению, им позавидовал бы спортсмен-призер. Всю дорогу они разговаривали, причем Черчилль стремился не отвлекать Рузвельта от управления автомобилем. После ленча разговор продолжался в небольшом, теплом кабинете Рузвельта рядом с входом в дом. Подготовка к высадке идет полным ходом, говорил Черчилль президенту, но никто из британских военачальников не стал бы утверждать, что план на 1942 год имеет хоть какой-нибудь шанс на успех. Есть ли план у американского штаба; что понадобится для высадки; кто будет командовать десантом? Вечером два лидера сели в президентский поезд, идущий в Вашингтон.
На следующий день, едва Черчилль вошел в кабинет президента, появился секретарь с телеграммой. Рузвельт прочитал розовый листок и, не говоря ни слова, передал его Черчиллю: «Тобрук капитулировал. 25 тысяч солдат взяты в плен». Черчилль заметно вздрогнул, — поражение он принял бы, но это — позор. Короткий миг оба молчали; затем Рузвельт произнес:
— Чем мы можем помочь?
— Дайте нам столько танков «шерман», сколько сумеете, и отправьте их на Ближний Восток как можно быстрее.
Президент послал за Маршаллом. Начальник штаба едва наскреб достаточно современных танков для собственных бронетанковых подразделений в связи с перебоями в их производстве, но он вошел в положение.
— Скверное дело отнимать у солдат оружие, — сказал он, — но если в оружии нуждается Черчилль, он должен его иметь.
Из-за падения Тобрука сопротивление англичан открытию второго фронта в Европе в 1942 году усилилось. План умирал с трудом. Черчилль и его генералы продолжали на словах признавать важность удара через пролив, отыскивая одновременно бесчисленные причины и поводы, чтобы этого не произошло. Рузвельт в целом продолжал поддерживать план, посылая в то же время корабли и поставки на другие участки широкого фронта в Африке и Азии. Стимсон ходатайствовал за план вместе с Маршаллом, до тех пор пока Рузвельт не отправил их, а также Гопкинса и Кинга в Лондон спорить с англичанами. Он снабдил их противоречивыми инструкциями: настойчиво бороться за высадку во Франции в этом году, но если это «в конечном счете и определенно не удастся», определить другое место, где войска США станут в 1942 году участвовать в боевых действиях. Американцы натолкнулись на непреодолимое сопротивление англичан второму фронту в Европе. Были рассмотрены другие пути использования американских войск в 1942 году; все больше внимания привлекала Северо-Западная Африка.
Президент уже не мог настаивать, особенно после того, как его собственные действия стали противоречить плану 1942 года. Уступив англичанам, он добивался выполнения решения по Африке, поскольку уходило время и для проведения операции меньшего масштаба. Когда Гопкинс телеграфировал, что англичане склонны к проволочкам в осуществлении этого решения, Рузвельт потребовал, чтобы планирование операции началось немедленно и высадка в Африке произошла не позднее 20 октября. С облегчением узнав, что эти действия наконец начались, сказал Гопкинсу: «Передай Черчиллю, что приказы теперь — вперед до полного!»
Кто даст знать обо всем медведю в Москве? После обнадеживающих переговоров и полуобещаний каким образом сообщить Сталину, что удара через пролив в 1942 году не будет? Черчилль, направлявшийся в Каир произвести перестановки в ближневосточном командовании после броска Роммеля на восток, мрачно вызвался заехать в Москву, чтобы поделиться дурными вестями. Президент предложил проинформировать Сталина о том, что порядок военных операций на 1942 год определен, но не раскрывать их характера.
— Для нас существенно помнить о своеобразии личности нашего союзника, — говорил Рузвельт, — и о той сложной и опасной ситуации, в которой он находится. Думаю, нам следует попытаться поставить себя на его место, — ни от кого, чья страна подверглась нападению, нельзя ожидать подхода к войне с глобальной точки зрения.
Черчилль вылетел из Каира в Москву 10 августа — с таким чувством, будто везет большой кусок льда на Северный полюс. Для русских это тяжелое время. Немецкие войска взяли Севастополь и оккупировали весь Крым. Легко овладев Ростовом, форсировали Дон и начали медленно двигаться к Сталинграду. Южнее продвинулись к восточному побережью Черного моря, проникнув в предгорья Кавказа и устремляясь к вожделенным нефтяным месторождениям на юго-востоке. Сталин, вновь столкнувшись с отчаянными нехватками всего необходимого, не мог забыть перебои в поставках и их отклонения, с которыми Черчилль и Рузвельт либо мирились, либо сами им потворствовали, — отклонения в Тихоокеанский регион, на Ближний Восток и даже в Англию. После того как десятая часть конвоя в Мурманск была уничтожена, Черчилль распорядился прервать столь опасные экспедиции в те длинные летние дни. Сталину он сказал, что не может защищать конвои большими военными кораблями, так как крупные потери поставят под угрозу «все военно-морские силы союзников в Атлантике». В конце июля Сталин с возмущением ответил, что войны без потерь не ведутся и СССР несет гораздо большие потери, и добавил: «Я со всей определенностью заявляю, что советское правительство не может дожидаться открытия второго фронта в Европе до 1943 года».
Вместе с Черчиллем в Москву вылетел Гарриман; он информировал обеспокоенного Рузвельта о происходящем телеграммами. В первую вечернюю встречу Сталин, сообщал Гарриман, парировал аргументы Черчилля с резкостью, близкой к оскорблению. Нельзя выигрывать войны, говорил он, если бояться немцев. Он проявил мало интереса к идее открытия второго фронта в 1943 году. Черчилль искусно перевел разговор в русло обсуждения массированных бомбардировок немецких городов — тема, которую Сталин согласился обсуждать, — и затем перешел к планам вторжения в Северную Африку. Сталин тотчас живо заинтересовался этими планами и задолго до осуществления блестяще их обосновал.
На следующий вечер, однако, атмосфера переговоров вновь ухудшилась. Открывая встречу, Сталин вручил Черчиллю и Гарриману памятную записку с подтверждением, что открытие второго фронта в 1942
