году «предрешено» во время поездки Молотова; Советы строили планы на летние и осенние месяцы своей военной кампании с учетом открытия этого фронта; срыв высадки в Европе не только «наносит моральный удар по советскому общественному мнению», но и ухудшает военные позиции англичан и американцев. Сталин сказал: если бы английская пехота сражалась с немцами, так же как русские или те же Королевские ВВС, то не столь боялась бы их. Черчилль ответил:
— Я прощаю это замечание только из-за храбрости русских солдат.
Когда Гарриман коснулся планов переброски американских самолетов через Сибирь, диктатор повернулся к нему и отрезал:
— Войны не выигрываются планами.
На следующий вечер, сообщал Гарриман Рузвельту, произошла неожиданная смена настроения. На официальном обеде Сталин находился в прекрасном расположении духа и, казалось, совершенно забыл о неприятностях предыдущего вечера. В ходе заключительной встречи пригласил Черчилля в свои апартаменты и, представив гостю свою дочь Светлану, уделил беседе с ним шесть часов. «В целом, — телеграфировал Черчилль Рузвельту, — я определенно доволен своим визитом в Москву». Рузвельт телеграфировал Сталину: «Нам нужно объединить свои силы против Гитлера как можно раньше».
Рузвельт, подобно другим политикам, удивлялся смене поведения русских в этой короткой серии встреч. Но с такими же мистифицирующими переменами сталкивались прежде Гарриман и Иден. Делались предположения, что Сталин сам по себе настроен дружелюбно, но занимает жесткую позицию в присутствии членов Политбюро или во время их информирования о переговорах. Возможно, все обстояло проще: во время визита Черчилля в Кремль поступали тревожные сообщения с фронта, особенно из Сталинграда.
И все же Сталин фигура глубоко неоднозначная. Даже осуждая американцев и англичан за недостаточную помощь, он, должно быть, оценивал стратегический аспект взятия на себя Советами основного бремени боев на суше в 1942 году, потому что никогда не терял из виду долговременные, послевоенные решения. Если англичане и американцы медлят с возвращением в Европу, где будут стоять армии союзников после разгрома Германии?
Все непосредственные решения, рождавшиеся в бурлящем котле мировых кризисов и конфликтов, все импровизации и целесообразные действия оказывали долговременное влияние. Несомненно, Гопкинс выражал многое из того, что чувствовал сам президент, когда писал Винанту после отъезда Молотова из Вашингтона в июне: «Мы никак не сможем организовать вместе с англичанами мир, не привлекая русских в качестве равноправных партнеров. К этому делу, если все наладится с Чан Кайши, я подключил бы и Китай. Время „бремени белого человека“ ушло. Огромные массы людей попросту не намерены терпеть это, — клянусь, я не понимаю, почему они должны терпеть...» Но Советы едва ли чувствовали бы себя равноправными партнерами, если бы, понеся неравную долю потерь среди Объединенных Наций, не получили дополнительной доли послевоенных компенсаций. Так же дело обстояло с китайцами и индийцами.
Пока Черчилль охлаждал в Москве горячие надежды на второй фронт, его политический курс в Азии подвергался суровому испытанию. Неудача миссии Крипса спровоцировала кризис в партии «Индийский национальный конгресс». Ганди и другие воинственные политики призывали к гражданскому неповиновению. Неру мучила дилемма: он ненавидел фашизм, поддерживал идею создания Объединенных Наций, восхищался борьбой русских и китайцев против агрессоров; искренне верил, что победа Объединенных Наций необходима для освобождения Индии; но он же не доверял англичанам и стремился держаться поодаль от своего вождя Ганди и других националистов по мере продвижения Индии к независимости. На встрече руководства «Индийского национального конгресса» в конце апреля Неру поддержал выдвинутую по инициативе Ганди резолюцию, призывавшую, чтобы земля горела под ногами японских оккупантов, однако он и не поддерживал и не противостоял военным усилиям Англии. «Долой из Индии!» — требовал Ганди от англичан. Вскоре под этим лозунгом объединились тысячи людей.
В начале лета, в пик эмоционального подъема, Ганди обратился к Рузвельту с посланием. «Дорогой друг, — так оно начиналось, — я дважды упустил возможность посетить вашу великую страну. Мне выпала привилегия иметь в ней многочисленных друзей, которых я знаю и с которыми не знаком... Я много почерпнул из произведений Торо и Эмерсона. Упоминаю об этом, только чтобы вы знали, насколько я привязан к вашей стране». Он продолжал писать в том же духе о Великобритании. Его обращение о безоговорочном прекращении британского правления продиктовано, по словам Ганди, добрыми намерениями.
«Моя личная позиция ясна. Я ненавижу войны. Поэтому, если бы я мог убедить своих соотечественников, они внесли бы наиболее эффективный и решительный вклад в пользу почетного мира. Но мне известно, что не все искренне верят в ненасилие». Поэтому он предложил: если союзники сочтут это необходимым, пусть содержат за свой счет войска в Индии, но не для поддержания внутреннего порядка, а для предотвращения японской агрессии и для защиты Китая. Затем Индия должна стать свободной, как Америка и Великобритания. Только полное принятие его предложения обеспечит делу союзников прочную основу.
«Осмелюсь полагать, что декларация союзников о том, что они сражаются за мир, безопасный для свободы индивида, и демократию, звучит неискренне, пока Индия и в данном случае также Африка эксплуатируются Великобританией, а Америка имеет свою собственную проблему с неграми. Но чтобы не усложнять дело, я связываю свое предложение только с Индией. Индия станет свободной — за ней получат свободу и все остальные, если это не произойдет одновременно...»
Послание Ганди взывало к программе «четырех свобод» Рузвельта, объединяло чаяния индийцев, китайцев, африканцев и даже американских негров, но осталось без ответа. Между тем в Чунцине, теперь почти изолированном от Индии японскими войсками, с мрачным настроением следили за развитием кризиса на субконтиненте. Там давно симпатизировали индийским националистам, что естественно. Когда стало рушиться британское владычество в Малайе и Индии, Чан встретился в Калькутте с Ганди для переговоров. Позднее заявил Черчиллю и Рузвельту, что шокирован военной и политической ситуацией в Индии и, стараясь оценить колониальную проблему объективно, пришел к выводу, что политические проблемы в Индии следует решить до того, как страна будет полностью деморализована. Выражая поддержку Черчиллю, Рузвельт порицал точку зрения Чана. Но в своем экстремизме китайские и индийские националисты все более сближались. В конце июня Ганди писал Чану:
«Никогда не забуду пять часов, проведенных в Калькутте в тесном общении с Вами и Вашей замечательной супругой. Вы и Ваша борьба за свободу всегда притягивали меня...» Он поделился воспоминаниями о своих прежних китайских друзьях в Йоханнесбурге. Питая к Китаю теплые чувства, Ганди старался дать ясно понять, что его призыв к прекращению британского владычества в Индии ни в коей мере не имел целью ослабить оборону страны перед лицом угрозы японского нападения. «Я не хочу, чтобы меня обвиняли, что я покупаю свободу своей страны ценой свободы Вашей страны». Необходимо предотвратить порабощение Японией любой страны. «Считаю, что Индия не сможет способствовать этому, пока находится в рабстве. Индия стала бессильным свидетелем выдворения из своих стран защитников Малайи, Сингапура и Бирмы». Провал миссии Крипса оставил глубокую рану, которая кровоточит до сих пор.
Ганди объяснил Чану суть своих предложений англичанам: «...правительство свободной Индии согласно, чтобы союзные державы содержали в нашей стране свои вооруженные силы и использовали ее территорию как базу для боевых операций по предотвращению японского нападения в соответствии с соглашением с нами, которое должно быть заключено». Душою Ганди был с Китаем, который вел героическую борьбу и приносил нескончаемые жертвы: «Я мечтаю о дне, когда свободная Индия и свободный Китай станут дружески и братски сотрудничать друг с другом ради собственного блага, блага Азии и всего мира».
В конце следующего месяца, по мере того как в соответствии с его прогнозами обстановка ухудшилась, Чан написал президенту США пространное послание. «Ситуация в Индии достигла крайне напряженной и опасной стадии из-за того, что сохраняется противостояние двух сторон... Если Индия выступит против Англии или Объединенных Наций, это приведет к осложнениям в стране, из чего, несомненно, извлекут выгоды страны „Оси“. Такое развитие событий отразится, разумеется, на всем ходе войны и в то же время посеет в мире сомнения относительно искренности возвышенных целей войны Объединенных Наций». В
