Два прелата встретились и, обменявшись новостями, стали подниматься по лестнице, которая вела в королевские покои.
Их свидание было недолгим – для монсеньора Колетти, во всяком случае. Ведь он увидел собственными глазами, что его высокопреосвященство пышет здоровьем.
Он поспешил раскланяться с королем под тем предлогом, что его величеству необходимо, очевидно, переговорить с монсеньором де Келеном, и приказал срочно везти себя к графу Рапту.
Каким бы хорошим актером ни был новоиспеченный пэр Франции, ему стоило огромного труда скрыть неудовольствие, когда он услышал о его преосвященстве Колетти. Тот заметил, как граф сдвинул брови, но не обиделся и не удивился. Он почтительно поклонился графу, тот с неохотой ответил на его любезность.
Епископ сел и, прежде чем заговорить, стал выбирать, обдумывать и взвешивать слова. Г-н Рапт молчал. Прошло несколько минут, а они оба так и не обменялись ни словом.
Наконец Бордье, секретарь г-на Рапта, вошел с письмом в руке, передал его графу и вышел из кабинета.
– Вот письмо, которое пришло как нельзя более кстати, – сказал пэр Франции, указывая епископу на марку.
– Письмо из Рима, – зардевшись от удовольствия, заметил монсеньор Колетти, так и пожирая глазами конверт.
– Да, ваше преосвященство, это письмо из Рима, – подтвердил граф. – И, судя по печати, – прибавил он, переворачивая конверт, – оно от его святейшества.
Епископ осенил себя крестным знамением, а г-н Рапт едва заметно усмехнулся.
– Вы позволите мне распечатать письмо от нашего святого отца? – спросил он.
– Пожалуйста, пожалуйства, ваше сиятельство, – поспешно вымолвил епископ.
Господин Рапт распечатал письмо и торопливо пробежал его глазами, в то время как монсеньор Колетти не сводил горящего взора со святого послания, находясь в лихорадочном возбуждении, словно преступник, которому читают приговор.
То ли письмо было длинное или непонятное, то ли пэр Франции решил доставить себе удовольствие и помучить епископа, но он так долго был поглощен письмом, что его преосвященство Колетти счел себя вправе заметить ему это.
– У его святейшества неразборчивый почерк? – начал монсеньор Колетти.
– Нет, уверяю вас, – возразил г-н Рапт, протягивая ему письмо. – Вот, прочтите сами.
Епископ с жадностью схватил его и пробежал в одно мгновение. Письмо было кратко, но выразительно. Это был безусловный, ясный, простой, категорический отказ сделать что-либо для человека, чьи поступки давно требовали сурового наказания от Римского двора.
Монсеньор Колетти изменился в лице и вернул графу письмо со словами:
– Ваше сиятельство! Не будет ли с моей стороны нескромностью попросить вас о поддержке в этом неприятном положении?
– Я вас не понимаю, монсеньор.
– Мне, по-видимому, оказали плохую услугу.
– Вполне возможно.
– Меня оклеветали.
– И это не исключено.
– Кто-то воспользовался доверием его святейшества и очернил меня в его глазах.
– Я тоже так думаю.
– Ваше сиятельство! Имею честь просить вас употребить все ваше влияние, а оно безгранично, и вернуть мне расположение его святейшества.
– Это невозможно, – сухо произнес пэр Франции.
– Нет ничего невозможного для человека ваших способностей, – возразил епископ.
– Что бы ни случилось, человек моих способностей, монсеньор, никогда не ссорится с Римским двором.
– Даже ради друга?
– Да.
– Даже ради спасения невинного?
– Невинность несет собственное спасение в самой себе, ваше преосвященство.
– Итак, вы полагаете, – проговорил епископ, поднявшись и смерив графа полным ненависти взглядом, – что ничего не можете для меня сделать?
– Я не полагаю, монсеньор, я утверждаю.
– Словом, вы наотрез отказываетесь выступить моим посредником?
– Решительно отказываюсь, ваше преосвященство.
– Вы объявляете мне войну?
– Я ее не объявляю, но и не избегаю, монсеньор. Я принимаю ее и выжидаю.
– До скорой встречи, ваше сиятельство! – бросил епископ, внезапно устремившись к выходу.
– Как вам будет угодно, ваше преосвященство, – улыбнулся граф.
– Ты сам этого захотел, – глухо пробормотал епископ, с угрозой взглянув на прощание.
Он вышел, полный желчи и ненависти, мысленно выстраивая тысячи планов мести.
Приехав к себе, епископ уже знал что делать. Он придумал, как отомстить врагу. Его преосвященство отправился в рабочий кабинет, взял в одном из ящиков стола бумагу и торопливо развернул.
Это было обещание графа Рапта, написанное за несколько часов до выборов. В нем он заверял, что, став министром, назначит монсеньора Колетти архиепископом.
На губах его преосвященства мелькнула дьявольская ухмылка, когда он прочел документ. Если бы его увидел в эту минуту Тете, он узнал бы в нем своего Мефистофеля. Монсеньор Колетти снова сложил письмо, сунул его в карман, сбежал по лестнице, прыгнул в карету и приказал кучеру ехать в военное министерство, где несколько минут спустя он спросил маршала де ЛамотГудана.
Лакей доложил, что маршал ждет его.
Маршалу де Ламот-Гудану было далеко до дипломатической тонкости своего зятя, еще дальше ему было до лицемерия монсеньора Колетти. Однако он обладал качеством, заменявшим ему лицемерие и коварство. Это была присущая ему откровенность.
Его сила заключалась в прямоте. Он знал епископа не иначе как исповедника и духовника своей жены. Но о его политико-религиозных интригах, тайных кознях, скандально известных поступках он понятия не имел – настолько он сам был великодушен и открыт для добра.
Итак, он принял епископа как священника, которому была доверена величайшая ценность – душевное спокойствие его жены. Маршал почтительно поклонился гостю и, подойдя к одному из кресел, жестом пригласил монсеньора сесть.
– Простите, господин маршал, – начал епископ, – что я отрываю вас от важных дел.
– Мне слишком редко выпадает возможность увидеться с вами, монсеньор, – отвечал маршал, – а потому я принимаю вас с радостью. Какому счастливому случаю я обязан честью принимать вас у себя?
– Господин маршал! – произнес епископ. – Я честный человек.
– Не сомневаюсь в этом, ваше преосвященство.
– Я никогда не делал зла и не хотел бы причинять его никому на свете.
– В этом я убежден.
– Все мои поступки подтверждают безупречность моей жизни.
– Вы исповедник моей супруги, ваше преосвященство. Мне нечего к этому прибавить.
– Я имел честь просить вас о встрече именно потому, что я исповедую госпожу де Ламот-Гудан.
– Слушаю вас, монсеньор.
– Что бы вы сказали, господин маршал, если бы вдруг узнали, что исповедник вашей добродетельной супруги – негодяй без чести и совести, мошенник, замешанный в отвратительнейших беззакониях?
– Не понимаю вас, монсеньор.
– Что бы вы сказали, если бы ваш собеседник оказался последним из грешников, бесстыднейшим,
