Заслышав грохот пистолетов, он вздрогнул и бросился в парк, откуда, как ему показалось, донесся шум.
Он растерялся, застав в столь поздний час, а также в мороз княжну Регину наедине с комиссионером.
Он не мог выразить своего удивления иначе чем вопросом:
– Что происходит?
Княжна молчала.
Сальватор шагнул маршалу навстречу и, отвесив еще один поклон, сказал:
– Если господину маршалу угодно будет меня выслушать, я дам ему объяснения происходящего.
– Говорите, сударь, – строго приказал маршал, – хотя спрашивал я не вас и мне крайне странно видеть вас у себя так поздно и в обществе княжны.
– Отец, – вскрикнула молодая женщина, – вы все узнаете!
Но заранее можете быть уверены, что не произошло ничего предосудительного.
– Ну так пусть кто-нибудь из вас говорит! – приказал г-н де Ламот-Гудан.
– Если вы позволяете, господин маршал, я буду иметь честь дать вам необходимые объяснения.
– Хорошо, сударь, – кивнул маршал, – только поскорее! И прежде всего сделайте удовольствие: сообщите, с кем я имею честь говорить.
– Меня зовут Конрад де Вальженез.
– Это вы?.. – пристально вглядываясь в молодого человека, воскликнул маршал де Ламот-Гудан.
– Так точно, господин маршал, – подтвердил Сальватор.
– В этом костюме? – удивился г-н де Ламот-Гудан, разглядывая бархатные панталоны и куртку комиссионера.
– Я положу конец вашему удивлению в другой раз, господин маршал. Сегодня же соблаговолите довольствоваться свидетельством ее сиятельства княжны, которая давно меня знает.
Маршал повернул голову к молодой женщине и вопросительно на нее посмотрел.
– Отец! – сказала Регина. – Позвольте вам представить господина Конрада де Вальженеза как преданнейшего и достойнейшего человека, какого я только знаю, не считая вас.
– Говорите же, сударь, – попросил старик, снова повернувшись к Сальватору.
– Господин маршал! – начал тот. – Одного из моих друзей пригласили, по приказу господина Рапта, явиться сюда, в этот парк, в десять часов. Моего друга дома не оказалось, и я пришел вместо него. Но перед выходом сюда я по некоторым признакам, известным княжне, определил, что могу попасть в ловушку.
Тогда я взял с собой пистолет и пришел.
– Кому господин Рапт может дать приказание прийти? – перебил его г-н де Ламот-Гудан.
– Человеку, который не мог ни подозревать ловушки, ни усомниться в честности графа, господин маршал.
– Мне, отец! – вмешалась княжна Регина. – Граф силой приказал мне вызвать сюда вечером, не знаю уж с какой целью, господина Петруса Эрбеля.
– А и верно: с какой же целью? – спросил маршал.
– Тогда я не знала, зато теперь уверена: чтобы его убить, отец.
– О! – обронил возмущенный маршал.
– И я пришел, – продолжал Сальватор, – в условленное время вместо моего друга Петруса. Едва войдя в сад, калитку которого умышленно оставили незапертой, я получил пулю в грудь, вернее, в бляху комиссионера; стрелял человек, которого я разглядел в сумерках. Повторяю: я был вооружен, и, опасаясь повторного нападения, я его опередил.
– И этот человек?.. – с непередаваемым беспокойством спросил г-н де Ламот-Гудан. – Этот человек…
– Я не знал, кто это был, господин маршал. Но ее сиятельство княжна, которая, как и я, заподозрила неладное и спряталась в роще, чтобы предупредить несчастье, сказала мне, что это господин Рапт.
– Он! – глухо пробормотал г-н де Ламот-Гудан.
– Он самый, господин маршал. Теперь я уверен, что это именно так.
– Он! – в бешенстве повторил маршал.
– Я подошел к нему, – продолжал Сальватор, – в надежде ему помочь. Оказалось, я опоздал, господин маршал: пуля попала в грудь, и господин Рапт мертв.
– Мертв! – с величайшим страданием в голосе вскричал маршал. – Мертв!.. И убил его не я!.. Что вы наделали? – прибавил он, обращаясь к молодому человеку, и на глаза его навернулись злые слезы.
– Простите, господин маршал, – сказал Сальватор, неверно истолковав переживания маршала. – Богом клянусь, я лишь защищал свою жизнь.
Господин де Ламот-Гудан словно не слышал его слов. По его щекам текли слезы отчаяния, он рвал на себе волосы.
– Итак, – молвил он чуть слышно, будто разговаривая с самим собой, но так, что Регина и Сальватор разобрали его слова, – я был в его руках игрушкой, жертвой обмана целых двадцать лет. Он свел в могилу мою жену, вселил в мое бедное сердце неизбывное отчаяние, украл у меня счастье, опозорил имя, а в минуту расплаты пал от руки другого. Где он? Где?
– Отец! Отец! – закричала Регина.
– Где он? – проревел маршал.
– Отец! – обхватив его руками, повторила Регина. – Вы простудитесь. Уйдем из этого парка! Вернемся в дом!
– А я говорю, что хочу его видеть! Где он? – затравленно озираясь, не унимался маршал.
– Умоляю вас, вернемся, отец! – продолжала настаивать Регина.
– Я не твой отец! – прохрипел старик, с силой оттолкнув девушку.
Бедняжка вскрикнула, да так жалобно, словно прощалась с жизнью.
Она закрыла лицо руками и горько заплакала.
– Господин маршал! – заметил Сальватор. – Княжна права: ночь нынче холодная, и вы можете простудиться.
– Да какое мне до этого дело?! – выкрикнул старик. – Да пусть я окоченею, пускай меня засыплет снегом, пусть под покровом ночи умрет мой позор!
– Во имя Неба, господин маршал, успокойтесь! Такое возбуждение опасно! – ласково предупредил Сальватор.
– Да вы разве не видите, что у меня голова горит, кровь закипает в жилах, что близок мой конец?.. Послушайте же меня, как слушают умирающего человека… Вы убили моего врага, я хочу его видеть.
– Господин маршал! – с рыданиями в голосе проговорила несчастная Регина. – Если я не имею права называть вас отцом, то вправе любить вас как дочь. Во имя любви, которую я всегда к вам питала, уйдемте подальше от этого страшного места.
Вернемся в дом!
– Нет, я сказал! – грубо отозвался маршал и снова ее оттолкнул. – Я хочу его видеть. Раз вы не хотите принести его ко мне, я сам пойду и разыщу его.
Он резко развернулся и направился в рощу напротив, где мы видели княжну Регину.
Сальватор последовал за ним, поравнялся с маршалом, взял его за руку и сказал:
– Идемте, господин маршал, я провожу вас.
Они скорым шагом прошли аллею, отделявшую их от трупа; подойдя к тому месту, где он лежал, старик опустился на одно колено, приподнял голову уже остывшего тела, вгляделся в черты лица, освещаемые луной, и, в бешенстве сверкая глазами, прокричал:
– Ты всего-навсего труп! Я не могу ни дать тебе пощечину, ни плюнуть в лицо! Тело твое бесчувственно, из-за твоей неподвижности я не могу утолить жажду мести!
Он снова уронил голову графа на снег, поднялся, взглянул на Сальватора со слезами на глазах.
– О, несчастный! И зачем только вы его убили?
– Пути Господни неисповедимы, – строго проговорил молодой человек.
Но испытания, выпавшие на долю несчастного старика, оказались непосильными. Сначала по всем его членам пробежала дрожь, а затем его стало бить как в ознобе.
