Торопливо поцеловав маркизе ручку, г-н Рапт поспешил вон из кабинета, однако успел услышать, как маркиза сказала секретарю:
– А теперь, Бордье, мы подумаем, как отомстить за смерть Толстушки!
XXXVI.
Глава, в которой доказывается, что два авгура не могут смотреть друг на друга без смеха
Граф Рапт примчался на улицу Сен-Гийом, где находился особняк его высокопреосвященства Колетти.
Монсеньор занимал флигель, расположенный между двором и садом. Это был прелестный уголок, гнездышко, достойное поэта, влюбленного или аббата, открытое полуденным лучам, но тщательно спрятанное от лютых северных ветров.
Внутреннее убранство павильона с первого взгляда выдавало утонченную чувственность святого человека, который здесь жил. Согретый воздух, благоуханный, располагающий к сладострастию, пьянил вас, едва вы попадали внутрь, и если бы вас ввели в комнаты с завязанными глазами, вы, вдохнув аромат, решили бы, что оказались в одном из таинственных будуаров, в которых красавцы времен Директории пели свои песни, воскуряя ладан.
Лакей, не то привратник, не то священник, пригласил графа Рапта в небольшую, едва освещенную гостиную, располагавшуюся рядом с приемной.
– Его преосвященство очень занят, – доложил слуга, – не знаю, сможет ли он вас принять. Однако не угодно ли вам назвать свое имя?..
– Доложите о графе Рапте, – приказал будущий депутат.
Лакей низко поклонился и вошел в приемную.
Несколько мгновений спустя он вернулся и сообщил:
– Его преосвященство примет ваше сиятельство.
Полковнику не пришлось слишком долго ждать. Прошло не больше пяти минут, и из приемной в сопровождении хозяина вышли два человека. Граф не сразу разглядел в полумраке их лица, но скоро узнал братьев Букмонов: только они умели так униженно кланяться.
Это в самом деле были Сюльпис и Ксавье Букмоны.
Господин Рапт поклонился им как мог любезнее и вошел в приемную в сопровождении епископа, который ни за что не хотел проходить первым.
– Я никак не ожидал, что вы окажете мне честь и доставите удовольствие своим визитом именно сегодня, ваше сиятельство, – молвил его – преосвященство, указав графу Рапту на козетку, и сел сам.
– Отчего же нет, монсеньор? – спросил граф.
– Потому что накануне выборов у такого государственного мужа, как вы, – смиренно отвечал монсеньор Колетти, – есть, должно быть, дела поважнее, чем визит к бедному затворнику вроде меня.
– Ваше преосвященство! – поспешил прервать его граф, видя, как далеко мог его завести этот жеманный лицемер. – Маркиза де Латурнель любезно сообщила, к моему величайшему удивлению и огорчению, что я совершенно лишился вашего доверия.
– Маркиза де Латурнель, может быть, преувеличила, – перебил его аббат, – когда сказала «совершенно».
– Я должен это понимать так, ваше преосвященство, что вы не очень мне доверяете.
– Признаюсь, ваше сиятельство, – насупился аббат и устремил взгляд ввысь, будто призывая на стоявшего перед ним грешника божеское милосердие, – что его величество спрашивал мое мнение о ваших перевыборах и вашем вступлении на пост министра, и… я не сказал всего, что думаю по этому поводу, но был вынужден просить его величество повременить с окончательным решением до моего разговора с вами.
– Я здесь именно за этим, монсеньор, – холодно проговорил в ответ будущий депутат.
– Тогда… побеседуем, ваше сиятельство.
– В чем вы можете меня упрекнуть, ваше преосвященство? – спросил г-н Рапт. – Я говорю, разумеется, о претензиях личного характера.
– Я?! – наивно переспросил епископ. – Чтобы я упрекал вас в чем-либо лично? По правде говоря, вы ставите меня в неловкое положение. Ведь если речь обо мне, ваше сиятельство, то я могу лишь похвастаться знакомством с вами! Я так и сказал королю и могу повторить это во всеуслышанье. Я любому готов рассказать, как я вам признателен!
– О чем же в таком случае речь, монсеньор? Раз вы мной довольны, как вы говорите, чем объясняется немилость, в которую я впал в ваших глазах?
– Это объяснить весьма непросто, – заметно смутившись, покачал головой епископ.
– Могу ли я вам помочь, монсеньор?
– Чего же лучше, ваше сиятельство! Вы ведь, как я полагаю, догадываетесь, о чем идет речь?
– Нисколько, уверяю вас, – возразил г-н Рапт. – Но мы, возможно, придем к цели, если постараемся вместе?!
– Итак, я внимательно вас слушаю.
– В вас словно заключены два человека, монсеньор: священник и политический деятель, – пристально глядя на епископа, начал граф. – Какого из двух я обидел?
– Да никакого… – с притворным сомнением в голосе отвечал епископ.
– Прошу прощения, монсеньор, – продолжал граф Рапт. – Давайте говорить откровенно. Скажите, какому из двух человек, составляющих вашу сущность, я обязан извинениями и возмещением?
– Послушайте, ваше сиятельство, – сказал епископ. – Я действительно буду с вами откровенен. Для начала позвольте мне напомнить, с каким восхищением я отношусь к вашему редкому таланту. Я до настоящей минуты не знаю человека, более вас достойного занять самый высокий государственный пост. К несчастью, появилось пятнышко, затмевающее блеск, которым я вас мысленно окружил.
– Объясните вашу мысль, монсеньор. Я с радостью готов исповедаться.
– Ловлю вас на слове, – медленно и холодно выговорил епископ. – Я желаю вас исповедать! Случаю было угодно, чтобы я узнал о совершенной вами ошибке. Признайтесь в ней как на духу, и если мне придется коленопреклоненно замаливать вместе с вами этот грех, я готов это делать, пока не добьюсь вашего прощения.
«Лицемер! – подумал граф Рапт. – Лицемер и глупец! Неужели ты думаешь, что у меня хватит дурости попасться в ловушку? Да я сам тебя сейчас исповедаю!»
– Монсеньор! – продолжал он вслух. – Если я правильно вас понял, вы случайно (он намеренно подчеркнул это слово)
узнали о допущенной мной ошибке. Наставьте меня на правильный путь! Простительный ли это грех или… смертный? Вот в чем вопрос!
– Загляните себе в душу, ваше сиятельство, спросите себя, – с сокрушенным видом промолвил епископ, – попытайте свою совесть. Есть ли что-нибудь серьезное… очень серьезное, в чем вы могли бы себя упрекнуть? Вы знаете, что я отношусь к вашей семье и особенно к вам с отеческой нежностью. Я готов снисходительно отнестись к вашему прегрешению! Доверьтесь мне, у вас нет более верного друга, чем я.
– Послушайте, ваше преосвященство, – молвил граф Рапт, строго взглянув на епископа. – Мы оба неплохо разбираемся в людях, безошибочно знаем людские страсти. Нам известно, что мало кто из нас, достигнув наших лет, с нашими аппетитами и честолюбивыми помыслами, способен, оглянувшись на прожитые годы, не заметить некоторые… слабости!
– Несомненно! – опустив глаза, перебил епископ, так как не мог выдержать пристального взгляда будущего депутата. – Человек по природе своей несовершенен, и, конечно, у всех нас позади целая вереница слабостей, ошибок… Однако, – продолжал он, поднимая голову, – есть такие слабости, разглашение которых может нанести серьезный, почти смертельный ущерб репутации!.. Если вы совершили именно такой грех, признайтесь, ваше сиятельство, что даже мы с вами не сможем предотвратить проистекающую из него опасность. Итак, спросите себя!
Граф с ненавистью взглянул на епископа. Он хотел бы осыпать его проклятиями, но подумал, что
