пешком к большому, величественному кирпичному зданию.
Очевидно, в этом тихом квартале жили богачи. Я позвонил и подождал под массивным козырьком. Открылась тяжелая деревянная дверь и за стеклянной дверью стояла очень элегантная блондинка, спросившая с улыбкой: – Да? Она было ростом 1,60 м, стройная и изящная. Ее карие глаза сияли, и она производила впечатление веселого и радостного человека.
– Я хочу попросить Вас передать Ури одно сообщение, если это возможно.
Улыбка мгновенно исчезла. Она хотела знать, кто я и какое отношение имею к Ури.
Высокий худой мужчина с седеющей бородой и бакенбардами подошел к двери во время нашего разговора. Это был ее муж. Она сказала ему, что я друг Ури. Показалось, что он знает, кто это, и он спросил, не хочу ли я зайти.
Я сразу завоевал его уважение, только тем, что я друг Ури. Я согласился зайти на минутку. Его жена чувствовала себя заметно не лучшим образом. Она не знала, знаю ли я об ее интимных отношениях с Ури. Ее муж, видимо, не имел понятия об этом и, судя по тому, что и как он говорил, не замечал даже того, что происходит у него под носом. Он оставил нас одних в круглом вестибюле, а сам пошел отвечать на телефонный звонок. На маленьком столике у стены под большим позолоченным зеркалом стояла фотография этой пары с президентом Рейганом в центре. Фотографию сняли, очевидно, на каком-то официальном приеме. Я отказался от выпивки и отклонил прохладное приглашение к столу, из-за чего, по- видимому, хозяйка почувствовала значительное облегчение. Я нацарапал на клочке бумаги номер телефона и дал ей. – Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите это Ури.
Мужа не было в комнате, когда она сказала, что не знает, когда снова увидит его.
– Тогда наберите его экстренный номер, – сказал я перед уходом. Я обрадовался, выйдя на улицу. Ситуация была для меня очень неприятной. Я мог понять чувства Ури к ней, а после того, как я познакомился с ее мужем, я мог сделать вывод, как легко было ему завоевать ее.
Я знал, что она сможет дозвониться до него. В конце концов, она была «сайан» и знала его номер телефона для экстренных случаев. У меня никогда не было намерений использовать этот контакт, но я опасался, что происходит что-то необычное, и что Беллу и девочек могут настигнуть трудности. Против этого я должен был что-то предпринять.
В первый раз я встретил Ури зимой 1968/69 годов, когда я был военным полицейским и служил в долине реки Иордан в опорном пункте Гифтлик, который позднее был переименован в Арик – по имени полковника Арика Регева, который погиб во время облавы от рук палестинских боевиков. Полковник погиб вместе с другим офицером по имени Гади Манелла, с которым у меня вышла стычка в мой первый день службы. Гади был «горячая голова», очень импульсивен – настоящий израильский вояка. В то время Ури был офицером связи разведки при парашютно-десантном батальоне, размещенном на базе Гифтлик, а я был там же начальником военной полиции.
Тогда на повестке дня стояла охота на палестинцев, переходивших границу с целью саботажа. Нарушителей обычно либо убивали при преследовании, либо расстреливали во время коротких стычек в пустыне, что тогда приятно разнообразило нашу монотонную службу в пустыне. Однако бывали случаи, когда террористов брали в плен живыми; но даже тогда по радио объявляли об их смерти, чтобы никто не надеялся на их возвращение.
Тут в действие вступал я как военный полицейский. Мне нужно было доставлять пленных в лагерь в Нес-Зийона, маленький городок южнее Тель-Авива. Я всегда думал, что там находится центр допросов «Шабак». Мы знали, что ни один из пленных, доставленных туда, никогда не возвращался живым, но та промывка мозгов, которой мы все подвергались в молодости, заставляла нас просто думать, что их жизнь стоит против нашей. Чего-то среднего не существовало.
Ури рассказал мне о лагере Нес-Зийона. Это была, как он назвал, лаборатория для изучения ведения войны при использовании оружия массового поражения. Наши ведущие ученые в области эпидемиологии разрабатывали там разное смертельное оружие. Так как мы были весьма уязвимы и имели бы только один шанс в тотальной войне, в которой использовалось бы подобное оружие, считалось, что нельзя это предоставлять воле случая. Палестинские нарушители границы прекрасно устраивали людей в лаборатории. Таким образом, они приобретали знания, действуют ли разработанные ими средства бактериологической войны и как быстро. Когда я вспоминал об этих разоблачениях, то меня пугало не столько то, что такое происходило, сколько то, с каким пониманием и невозмутимым спокойствием я тогда воспринял эти факты.
Много лет позже я снова встретил Ури. К тому времени он в Моссад был уже опытным «катса» в отделе «Аль», а я был новичком. Он возвратился с задания в Южной Африке. Я временно работал офицером связи в одном из подразделений отдела «Дардасим» и помогал ему в отправке большой партии медикаментов в ЮАР. Груз сопровождали несколько израильских врачей, которые должны были выполнять гуманитарную работу в Соуэто, городе черных южноафриканцев у ворот Йоханнесбурга.
Доктора должны были помогать в одной клинике, которая была филиалом госпиталя «Барагванат» в Соуэто, удаленной только пару кварталов от домов Винни Мандела и епископа Десмонда Туту. Госпиталь и клиника поддерживались госпиталем в Балтиморе, штат Мэриленд, который служил Моссад «предохранителем» (cut-out).[37]
– Что это еще за гуманитарная помощь от Моссад чернокожим африканцам в Соуэто? – спросил я его. Мне показалось это нелогичным. Я видел в этом либо краткосрочный политический выигрыш, которым Моссад всегда уделял внимание, либо какую-то явную экономическую выгоду.
– Ты помнишь Нес-Зийону? От его вопроса у меня мурашки побежали по телу. Я кивнул.
– Это почти то же самое. Мы исследуем и проверяем для многих израильских производителей лекарств, как новые инфекционные болезни, так и новые медикаменты, которые в Израиле запрещено испытывать на людях. Это принесет им лидерство на мировом рынке, и они выясняют, на правильном ли они пути, что экономит им миллионы расходов на исследование.
– Что ты думаешь об этом? – спросил я его.
– Это не моя работа – думать об этом.
Хотя он этого не сказал, я знал, что он не был замешан в этом деле, по крайней мере, я надеялся что так. То, что его из-за дела Полларда отозвали из США на «временный отдых», не способствовало его карьере. Именно он завербовал Джонатана Полларда в 1982 году.
Когда они встретились впервые, Джонатан Поллард был американским евреем, который всем своим сердцем был убежден в существовании священного союза между Соединенными Штатами Америки и Израилем. Он не видел противоречий между своей полной лояльностью к Америке и одновременно к Израилю; для него это было одно и то же. Эта идеология брала начало в длительном процессе идеологической обработки, которой подвергались многие молодые евреи. Основой ее была крупномасштабная помощь Израиля в форме «шлихим» или, как их еще называли, «посланцев алии», людей, которые работали в еврейской общине и пробуждали в еврейской молодежи любовь к Израилю. В случае Джонатана Полларда им сопутствовал наибольший успех.
Молодой человек в 1982 году работал в AIPAC, произраильском лобби в США, которое было одним из звеньев в цепи организаций, связывающих еврейскую общину с Израилем, особенно с израильскими правыми. Поллард, который уже работал в американской секретной службе, добровольно предложил свои услуги ради блага Израиля. Как обычно, его имя было передано в резидентуру разведки в израильском посольстве в Вашингтоне, а оттуда – в Моссад в качестве потенциального «сайана». После тщательной проверки, для которой была использована связь Моссад с Антидиффамационной лигой, его посчитали приемлемым кандидатом. Он был фанатиком и занимал хорошую должность в исследовательском отделе американской спецслужбы, там у него был доступ к важным сведениям о Ближнем Востоке и Африке. И он был евреем, так что не мог стать платным шпионом. Он прекрасно подходил для операции «Рантье», направленной на восстановление связей между разведками США и ЮАР. Не то, чтобы у них не было до этого отношений, но теперь они контролировались Моссад и стали более выгодными и безопасными.
Поллард немного помедлил, когда Ури установил с ним контакт в Израиле с помощью рекомендации одного из друзей Полларда. В AIPAC было сообщено, что Моссад не интересуется Поллардом, а ему самому было указано не контактировать больше с еврейской организацией. Теперь он был «сайаном» для Моссад или, как ему сказали, для организации, защищающей безопасность Израиля.
Поллард не получал денег за свою работу, потому что декларируемая политика Моссад состоит в том,
