— Ах, какой вы, папаша, веселенький!..
Сзади кареты, на поповских дрогах — колокольчик под дугой — двигалась семья атамана Белобородова: жена Ненила и малые девчонки — Авдотья с Марфочкой. Белобородов вывез их из родного села Богородского. Жена недавно прислала в стан гонца, велела сказать мужу: «Пущай забирает нас к себе: жили вместе и умирать будем вместе». Девчонки с любопытством посматривали вокруг, сосали леденцы, царь-батюшка подарил им целое лукошко сладостей, а Марфочке — цветистый полушалок.
Впереди отряд казаков высокими голосами, под удары тулумбаса, заливисто пел боевую песню. А с противоположного берега плыли поперек реки в челнах, в лодках и на саликах сотни крестьян. Сняв войлочные шляпы и поднявшись дыбом, они кричали:
— Эй, надежа-осударь! Прими нас, отец! Эй, где ты, кормилец?..
Привстав на стременах, Пугачёв махал им шапкой:
— Здорово, детушки! Я здеся! Ладьте к берегу. Айда за мной!
Емельян Иваныч сразу повеселел, и когда рыжебородый вожатый подъехал к нему с повинной (голову вниз, без шапки, губы силятся что-то сказать — не могут), Пугачёв только и всего, что огрел его крест- накрест нагайкой да сквозь зубы прошипел:
— Прочь с глаз моих!
Вожатый, виновник катастрофы, поеживаясь, нахлобучил шапку и нырнул в толпу. А Пугачёв обернулся к Скрипицыну. Тот подъехал, взял под козырек.
— Вольно, полковник! — скомандовал Пугачёв. Ехали они рядом, голова в голову. — Спасибо мое царское тебе, полковник, что стараешься. Доложили мне, что пушки, кои под гору дураки мои кувырнули, поднял ты и опять на колеса поставил… Спасибо, спасибо!
— Рад стараться, — глухим голосом, без всякого подобострастия, ответил Скрипицын.
Ночевали в лесу, на берегу Камы, вблизи Рождественского завода.
Приплыла из-за реки заводская депутация (расходчик Иван Кондюрин да четверо рабочих), поклонились пудом сотового меду: рабочие ждут, мол, царя-батюшку к себе в гости.
Ночь была светлая, теплая. От леса шел хвойный дух. Рыбаки старались наловить к царскому столу рыбы. Всюду костры, шорохи, выкрики, звяки.
Ржали, всхрапывали кони, жировали на сочной лесной траве. Пятнадцать пушек сгружены в одно место, задернуты дерюгами. Возле пушек часовые, чуть подальше — палатка начальника артиллерии Федора Чумакова. Бледная северная ночь опоила блаженным сном всю Пугачёвскую вольницу. Тишина. Высланные во все стороны дозоры охраняли людской покой.
Вновь произведенный полковник Скрипицын, несколько часов тому назад присягнувший Пугачёву, лежал под сосной на войлочном потнике, глядел в небо. На его сухощавом скуластом лице выражение крайней подавленности. Да, ему не до сна теперь. Он — предатель, он — клятвопреступник, он не воин, не защитник российского престола, попросту — подлец. На глазах у него злобные слезы, зубы скоргочут, как во сне у болящего глистами. Да, да, надо отыскать своих… Он вскакивает, озирается по сторонам.
— Господин майор, — слышит он негромкий, но внятный окрик.
Он передергивает плечами, придерживая шпагу и пригибаясь, идёт на голос, садится рядом с капитаном Смирновым, тут же молодой офицер Бахман.
Скрипицын говорит:
— Давайте ляжемте, будет удобнее и не столь заметно. Хорошо, что вы близко. А не знаете, где Пироговский и Минеев?
— Я здесь, — выдвигается из полумглы низенький сутуловатый подпоручик. — Здравствуйте, господин полковник, — говорит он.
— Простите, Минеев, я не полковник, я майор.
— Но вы же сегодня произведены…
— Бросьте, Минеев! Вы на меня все еще сердитесь, да? Простите, пожалуйста. Сами понимаете, долг службы, а вы тогда, в крепости, при всем народе: Петр Федорович — царь. Теперь сами видите, какой он царь.
Ложитесь, Минеев, потолкуем.
— Да я змей тутошних боюсь, я постою.
— Чего ж бояться змей? — озлобленно, как бы издеваясь над собою, говорит Скрипицын. — Мы сами змеи…
— Да, змеи. Однако можем и орлами стать… От нас зависит, — двусмысленно говорит Минеев и садится.
Вздрагивающим голосом Скрипицын дает оценку того положения, в которое они все, по малодушию своему, попали.
— Исхода нет. Мы погибли, — безнадежно шепчет он.
Томительное молчание. Капитан Смирнов сказал:
— Есть два выхода: бежать или пулю в лоб…
— Тсс… потише, — предостерегает его Скрипицын. Вблизи проехал дозор из трех казаков. — Ха, бежать! Разве не видите? Нас караулят. Да и куда? В Осе Пугачёвский отряд, а в лесу, в степи да всюду, всюду рыщут башкирцы и восставшие смерды…
— Мне сдается, — зашептал Смирнов, — Михельсон вот-вот нагонит Пугачёва и расколотит его в прах. Куда мы, изменники, денемся? Ну, куда?
— Нет, господа, — привстав и опираясь рукой о землю, с взволнованной решимостью сказал Скрипицын. — До такого позора нам не дожить. Совесть замучит. Да лучше башкой о камень…
У подпоручика Минеева на бритых губах чуть приметная улыбка.
— А выход есть, — тенорком проговорил молодой Бахман и тоже приподнялся. — Надо написать казанскому губернатору… Так, мол, и так…
Предупредить об опасности…
— А знаете?.. — ткнув офицера в плечо, вскричал Скрипицын и тотчас зажал себе ладонью рот. — А знаете, Бахман, я тоже об этом думал, ей-богу, клянусь вам, — возбужденно шептал Скрипицын. — Значит, решено? А я сумею собрать своих солдат в кучу, и, когда начнется бой, мы ударим Пугачёвцам в тыл. Так и напишем губернатору…
— Да, но с кем и как послать? — уныло спросил капитан Смирнов, вздохнул и задвигал морщинами на лбу.
— Ну, об этом не сумневайтесь, — сказал Скрипицын. — Этим письмом, буде оно дойдет до губернатора, мы облегчим свою вину.
— Хм, — хмыкнул подпоручик Минеев и нервно потянулся, кости в суставах хрустнули. — Напрасно, господа, делаете себе иллюзию. Какие бы письма мы ни выдумывали, как бы кулаками себя в грудь ни били, все равно все мы будем преданы суду. И, поверьте, пощады нам не будет…
— Следовательно? — посунулись все к Минееву и шумно задышали.
— Выход из сего предоставляю сделать вам самим, — голос Минеева вздрагивал, в глазах неприязненный блеск.
— Пулю в лоб? Бежать?
— Нет, — ответил Минеев.
— Ну, так что же, говорите.
Вести спор и раздумывать было некогда. Обстановка требовала действий.
Да к тому же и Минеев от прямого ответа уклонился.
Рапорт губернатору Бранту составили короткий, «с приложением к оному двух его, Пугачёва, злодейских, о приклонении к нему народа, указов».
Рапорт подписали майор Скрипицын, капитан Смирнов, подпоручик Бахман.
Следующим утром Пугачёвцы двинулись в путь. Из-за реки, с лесных дорог, с боков, навстречу продолжали валить толпы конных и пеших мужиков, спрашивали встречных- поперечных:
— Где царь-батюшка? Мы, братцы, к вам… Господ своих порешили под метелку. Вот, всей гурьбой. Послужить желательно… Веди к царю, указывай!
Челом бьем.
