заглядывали один другому в глаза и гоготали. Весь зал был влюблен в артистку насмерть. Обаяние ошеломляющего искусства петь и внешняя красота Марии Заволжской царили над толпой.
Казалось, психика, злая воля заключенных, сразу перестроилась: все обмякли, почувствовали себя настоящими людьми, готовыми на труд, на подвиг. Бывшие враги пожимали друг другу руки, делились последней махоркой.
Артистке поднесли букеты от администрации и заключенных.
— Речи, речи! Приветствия!.. Просим!
С разрешения начальства начались речи. Первым говорил крупный, похожий на Ваньку Графа, заключенец.
— Дорогая, многоценная, великая артистка! — забубнил он, как в трубу, от волненья заикаясь, глотая звуки. — Ты звездой явилась в нашу ночную тьму, ты осветила, как молнией, мрак души нашей, ты заставила тосковать и плакать наше обездоленное сердце. Привет тебе, привет тебе, младая дева, или, может быть, мадам, ароматный цветок полей!..
Он послал ей воздушный поцелуй, эффектно высморкался в шелковый платок и, весь потный, красный, как из бани, сел. Толпа, целиком присоединяясь к нему, неистово ревела.
Вторым говорил сухощавый, с звенящим тенористым голосом налетчик Сережа Прыгун, мужчина лет тридцати пяти, с воровскими быстрыми глазами. Он поправил галстук-бабочку, мотнул полуплешивой головой с выдавшимся, как нарост на дереве, затылком, пучеглазо напыжился и, двигая вверх-вниз рыжими хохлатыми бровями, разразился горячей речью:
— Ты вот какая женщина! Ты волшебница! Ты не подумай, что мы, жулики, воры, налетчики, не можем понять тебя. Мы тебя поняли и благодарим покорно. Я, например, плакал, можно сказать, ревел, как белуга на удочке, по случаю твоих песен. И поверь, товарищ Мария, мы не хулиганы, мы за добро платим добром! Теперь ты можешь жить на белом свете без опаски. — Он с размаху ударил себя в грудь и, потрясая руками, закричал: — Клянусь рыжим дьяволом, клянусь желтой черепахой, клянусь лапой старой ведьмы!.. Да все мы клянемся!
— Все, все! — повскакав, заорали с мест. — Все клянемся!!
— Клянемся тенью зеленого дракона, клянемся чертовой бабушкой и всем святым!!
— Клянемся! Все клянемся!!!
— С сего текущего момента тебя никто пальцем не пошевелит! Ежели вру, плюнь моему дедушке на лысину! Мы завтра же оповестим все дома заключения по всей России, Мы сейчас выдадим тебе мандат на право безопасного хождения в ночь-полночь… Ур-р-ра-а!!
— Ура! Ура!! Да здравствует Мария Заволжская!.. Спасибо! Благодарим!
— Мандат! Где мандат?
И трое заключенных, под водительством горящего светлым порывом налетчика Сережи Прыгуна, торжественно поднесли на алюминиевой тарелке лист бумаги с многими подписями и самодельною печатью, Сережа дрожащим голосом прочел:
— «Сие удостоверение выдано знаменитой артистке Марии Заволжской для беспрепятственного хождения по улицам, а также путешествия в вагонах, трамваях, автомобилях, пароходах и извозчиках по всему СССР сроком на пять лет. Кто ее обидит, тот последний подлец и хулиган; товарищеским судом смерть тому, где бы он ни был!»
Растроганная Мария Заволжская пожала всем депутатам руки, аккуратно сложила удостоверение и сунула его в серебряный чешуйчатый ридикюль.
— Благодарю вас, благодарю вас, друзья мои!..
Весь зал тоже был искренне растроган. Заключенные плотной толпой теснились возле сцены, наступая на пятки своего начальства.
У многих лица красны, глаза влажны, сердце горячо, ладони холодны.
— Просим, умоляем вновь посетить нас!..
Простившись с начальством и со всем залом, артистка оделась в богатую мантилью и, сопровождаемая кричавшей приветствия толпой, направилась к выходу. Тут ее ловко подхватили на руки и, как хрупкий драгоценнейший сосуд, бережно пронесли по коридору.
— Ура! Ура!.. До скорого свидания…
Мило улыбаясь и держась за шеи необычных поклонников своих — Сережи Прыгуна и Пашки Валета, — она сказала:
— Благодарю вас, граждане, за столь теплый прием. Памятную встречу с вами я вечно буду носить в своем сердце и в радости вспоминать вас…
— Ур-ра! ра-ра-ра!! Ур-ра-а-а!!!
И, лишь возвратясь домой, Мария Заволжская обнаружила пропажу своего ридикюля с пятью червонцами только что полученного гонорара, золотой пудреницей и носовым платком. Мария Заволжская больно, разочарованно скривила вдруг дрогнувшие губы. Она сделала движение, чтобы швырнуть охранную грамоту в топившийся камин, но тут же вспомнила, что мандат тоже был похищен. Тогда Мария Заволжская упала на диван и разразилась истерическим хохотом.
На другой день Амельку вызвали в канцелярию дома заключения.
— Емельян Схимников! Не желаешь ли в трудовую колонию попасть? Там будет пока человек полтораста таких, как ты. Мы тобой очень довольны. А местность там хорошая, и условия хорошие. Ну, как? — строго насупившись, спросил Амельку добряк — начальник дома.
Амелька от неожиданной радости едва передохнул:
— Согласен… Спасибо, гражданин начальник!.. Вполне согласен. Целиком и полностью.
Ну, вот, все вышло так, как писал ему Денис. Ах, светлый парень! Нужно сегодня же ему ответить.
Вместе с Амелькой отправлялось в колонию человек двадцать молодежи. У Амельки на сберегательной книжке двести два рубля, заработанных в мастерской дома заключения. Эти деньги, добытые Амелькой большим трудом, были для него священны. Он купит пиджачную пару, штиблеты, белье, пальтишко. Все будет новое, с иголочки! И сам Амелька станет новым… Ну, вот. Еще немного — и дверь железной клетки со скрипом распахнется для него в свободу, в жизнь.
К пароходной пристани с песнями шли малыши детского дома. Впереди, вслед за оркестром пожарников, — Емельян Кузьмич. Большая борода его полоскалась майским ветром, лицо сияло. По обе стороны его — оживленные, охваченные мечтой о дачной жизни, ребята с плакатами: «Миллионами детских рук поможем перестроить нашу страну», «Все для детей».
Марколавна шла с девочками. Сзади, на пяти подводах, имущество. На первом возу сидел Инженер Вошкин. Он шуточный начальник транспорта, С левого бока подвязан деревянный меч-кладенец, с правого — револьвер-пугач, подарок Марколавны; на животе, через шею, барабан; на зимней лихо заломленной шапке наискосок пришита красная лента — партизанский знак. Инженер Вошкин, сознавая всю ответственность своего служебного поста, видом важен, строг.
— Эй, товарищ!.. Голова — два уха… Чего слюни на клубок мотаешь?!! Погоняй, погоняй! — покрикивает он на возницу. — Стой, стой! Приехали… — И под звуки оркестра палит из пугача в шумный вешний воздух.
ЧАСТЬ 3. ТРУД
Владыкой мира будет труд.
1. СНОВА ВМЕСТЕ
Амелька открыл глаза, осмотрелся. Двадцать пять коек со спящими товарищами плотно стояли от стены к стене. Три широких окна с полукруглым верхом глядели в старинный барский парк. Потоки майского солнца освещали большую комнату с лепным потолком, люстрой елизаветинских времен и когда-то богатыми, сиреневого цвета, измызганными обоями. Хрусталь люстры играл под солнцем радугой.
