равно как и прежних сияющих улыбок. Солдаты либо отмалчивались, либо отвечали с подчёркнутой тупостью и только по-уставному «так точно»: да «никак нет».
– Перестарались ваши ретивые фельдфебели, господа командиры, – сказал он офицерам, собранным через неделю. – Делают из наших боевых товарищей олухов царя небесного. До того замордовали солдата, до того затуркали, что он уж и улыбаться не решается. Поэтому прошу особо похлопотать о том, чтобы люди в ответах не были деревянными и чтоб задолбленными словами впредь не отвечали. Пусть лучше говорят бессвязно да своё, да чтобы видно было понимание, чем уставные слова болтать, как попугаи. Дружбы нет в окопной жизни нашей, а коли нет сейчас, так и в бою её не будет.
Он не видел иной причины, кроме никчёмной муштры, угнетавшей и унижавшей солдат. Это было просто, понятно и объяснимо. И неизвестно, как бы повернулась дальнейшая судьба 16-й пехотной дивизии, если бы однажды в офицерскую землянку не вошёл Куропаткин с солдатским котелком.
– Вот из чего пекут солдатам хлеб, ваше превосходительство, – сказал он, поставив котелок перед начальником дивизии. – И вот вам – причина.
В серой, издававшей гнилостный запах муке ползали жирные белые черви. Скобелев долго разглядывал их и молчал.
– Так, – вздохнул он. – Красивые слова болтаем, а жрать то даём, от чего и свинья отвернётся. Извольте ознакомиться, господа командиры.
Он отдал котелок офицерам, хмуро задумался. Потом сказал Млынову, не глянув на него:
– Мокроусова сюда.
Адъютант вышел. Скобелев продолжал угрюмо молчать, пока офицеры передавали друг другу котелок. А когда Млынов вернулся с порученцем, сказал отрывисто:
– Выяснишь, кто поставил это дерьмо и… Словом, без свежей муки не являйся.
Федор поклонился и вышел. Скобелев молчал, сосредоточенно размышляя. Землянка гудела возмущёнными репликами офицеров.
– Позор, – вздохнул Скобелев. – Позор всей дивизии и прежде всего позор нам, господа. Виновные понесут наказание, но… Надо кормить солдат, а мой порученец когда ещё доставит обоз. Значит… – Он неожиданно улыбнулся. – Вчера казначей выдавал жалованье, все получили? – Достал из внутреннего кармана пачку ассигнаций, бросил на стол. – Выкладывайте. Если кто успел проиграться за ночь, пусть платит выигравший. Это наша вина, а следовательно, и наш долг, господа офицеры. Алексей Николаевич, собери деньги и через маркитантов достань муку. Чтобы в ужин солдаты ели пышки!..
И, развернувшись на каблуках, быстро вышел из землянки.
3
Кольцо Плевненской осады с каждым днём стягивалось все туже. Захватив опорные пункты турок на Софийском шоссе, Тотлебен обрёк армию Османа-паши на голодный паёк и столь непривычную для неё экономию боеприпасов. Русские копали день и ночь, постепенно приближаясь к турецким позициям. Это сковывало Османа-пашу, мешало маневрировать резервами, то есть вышибало из его рук козырную карту, с помощью которой он малой кровью отражал все предшествующие штурмы. Талантливому и решительному турецкому полководцу отныне отводилась роль, противоречившая его характеру.
– У турок на три, от силы – на пять дней продовольствия, – сказал Тотлебен на военном совете. – Учитывая это, полагаю, что Осман-паша попытается прорвать осаду. Прошу командира гренадерского корпуса Ивана Степановича Ганецкого и генерала Скобелева быть предельно внимательными.
Вечером 27-го ноября турки прекратили ружейный огонь по частям Скобелева. Обеспокоенный этим Михаил Дмитриевич тотчас же разослал разведывательные группы, а через полчаса один из секретов привёл перебежчика.
– Осман-паша с рассветом уйдёт из Плевны.
Скобелев сразу же уведомил Тотлебена и Ганецкого. И вовремя: разведка донесла, что турецкие траншеи опустели.
– Вперёд, – распорядился генерал. – Занять турецкие позиции и неотступно следовать за противником.
Получив сообщение от Скобелева, Ганецкий выслал дозоры к Плевне со строгим приказом не открывать огня и не мешать противнику выходить из города.
– Гренадеры встают быстро, а посему солдатам спать, – сказал он. – Тревогу играть по моей ракете, а отсюда следует, что господам офицерам придётся бодрствовать.
Ночь на 28-е ноября выдалась тёмной и холодной. Сторожевые посты ничего не видели, но слышали нарастающий гул, шум шагов и скрип обозов. Не сомкнувший всю ночь глаз Ганецкий получал донесения об этом через каждые полчаса.
Предутренняя мгла долго не давала разведчикам рассмотреть, что происходит возле переправ через реку Вид. А шум все нарастал и нарастал, и когда наконец-таки утреннее марево стало рваться, передовые посты увидели противника.
Рядом с каменным мостом через реку турки за ночь возвели ещё один из тесно составленных повозок, крытых фашинами и досками. По мостам сплошным потоком шла пехота, выстраиваясь в боевой порядок на противоположном берегу. Не успевшие переправиться густые массы аскеров, артиллерия и обозы покрывали весь Плевненский берег.
Осман-паша бросал на прорыв всю свою армию.
Глава девятая
1
– Слава Тебе, Господи! – торжественно перекрестился Ганецкий, получив донесение об этом. – Сигнал! И общая тревога!
В небо взвилась ракета, по всей линии русских войск зарокотали барабаны. И тотчас же турецкие батареи с возвышенности у моста открыли огонь. Бой начался. Ещё били барабаны, ещё выстраивались колонны, а Ганецкий, пришпоривая коня, уже мчался к передовым траншеям, занятым сибирскими гренадерами.
– С праздником вас, Иван Степанович, – приветствовал старого генерала начальник штаба полковник Маныкин. – Противник стремится в бой, не закончив переправы.
– А кто это впереди, с биноклем? – заинтересованно спросил Ганецкий. – Усищи из-за щёк торчат?
– Представитель главнокомандующего Александр Петрович Струков. Только что прибыл.
– Что насмотрел, Струков? – спросил Ганецкий, подъезжая.
– Две особенности, Иван Степанович. Во-первых, турки не ведут ружейного огня, а во-вторых, машут развёрнутым знаменем, – Струков протянул бинокль. – Извольте взглянуть.
Ганецкий сдвинул на затылок фуражку лейб-гвардии Финляндского полка, которую надевал только в боях, и по-стариковски неторопливо взял бинокль. Приладив, долго всматривался в турецкие цепи, которые продолжали развёртываться в заиндевелой низине.
– Что не стреляют, понятно: патронов мало, – сказал он, возвращая бинокль. – А знамя поглавнее. Оно зеленое, Струков. Это – знамя Пророка, и значит, отступать они не будут. Ну что ж, тем лучше. Маныкин, резервы береги. Мне точно знать надобно, куда Осман рвётся: к Софии или к Дунаю. Это тебе поручаю, Струков. Не упусти момент, когда их обозы заворачивать начнут.
– Они пошли в атаку! – крикнул Струков. – Да как стремительно! Черт возьми, молодцы турки!..
– Артиллерии открыть огонь, – буднично распорядился Ганецкий. – Ну, сибиряки, вам насмерть стоять.
Аскеры с ружьями наперевес мчались через поле. Русские батареи открыли огонь, осыпая атакующих шрапнелью, но турецкие солдаты, закалённые штурмами и верой в своего непобедимого вождя, сегодня не замечали ни пуль, ни снарядов. На месте убитых появлялись новые воины, зеленое знамя металось вдоль всего фронта: турки неудержимо рвались вперёд. Им предстояло пробежать по низменной равнине, и они
