из пеньки. Если потянуть, она впивается в тело, но не рвется. В то время как веревка, если ее дернуть, или даже кожаный ремень — вы можете ослабить натяжение. Поэтому связывали толстой пеньковой леской, и даже если они бились, путы впивались в тело, но не рвались. Так вот, их связывали: руки за спиной, запястья, локти, ноги на бедрах и на щиколотках. Пока один помощник связывал руки, другой занимался ногами. Иногда в ходе «событий», когда было много осужденных, их связывали втроем или вчетвером. Я быстро переходил к следующему и так далее. Если руки еще не были связаны, я связывал руки. Но поскольку у них уже были наручники за спиной, они уже были отчасти усмирены. Взяв рыболовную леску и сделав петлю, я одним взмахом притягивал локти один к другому. Это открывает затылок, он уже не может втянуть голову в плечи. Вот. В остальное время я занимался ногами. Да, чаще всего моей работой было связать щиколотки. Я сразу хватал щиколотки, потому что осужденный может ударить вас ногой. Тут я следил, чтобы он не укусил меня. Я все время посматривал на него, потому что тут, нагнувшись, он мог меня укусить. Да, я был осторожен. Я следил за осужденным, чтобы он не нагибался. А так он может вас укусить, вырвать ухо. Так вот, его связывают.
Туалет
А затем мы занимаемся его туалетом. Все помогают друг другу при туалете осужденного. Ему разрезают рубашку, весь верх рубашки. В рубашке делают вырез — сначала ножницами, а затем тянут за нее, чтобы открыть плечи, — скажем так, сделан широкий вырез, и затем остаток рубашки или свитера опускается на уровень груди, оставляя обнаженными плечи. Когда отец был помощником, этим занимался он. Будучи назначен главным экзекутором, он продолжил это делать. Он бы не сказал своему помощнику: «Сделай это. Я больше не хочу этим заниматься, потому что стал начальником». Так и с туалетом осужденного. Но вот папаша Рош никогда не касался осужденного. А отец знаками давал указания и иногда помогал нам с туалетом. Гильотина собиралась во внутреннем дворе. Канцелярия находится в нескольких метрах. Отец не стоял перед гильотиной. Он шел в канцелярию.
И когда приводили осужденных, он следил. Он смотрел, как их привязывают.
К концу, со всеми этими казнями в ходе «событий» отец, чтобы упростить задачу, заказал в Испании хорошие наручники.[33] Две пары наручников. Он требовал, чтобы их надевали сразу после пробуждения. Он давал эти наручники охране, чтобы усмирить их быстрее. Охрана шла в камеру, надевала наручники за спиной осужденного и приводила его вот так, в наручниках, с руками за спиной. Стало быть, парня они приводят уже босиком, руки за спиной, и больше нет проблем. Уже меньше рискуешь. А в противном случае — привести несвязанного осужденного, со свободными руками — и никогда не знаешь, что будет. Вдруг он схватит табурет, начнет им вертеть и может оглушить или растерзать кого-нибудь. Невозможно предусмотреть реакцию парня, которому скоро умирать. Он больше ничем не рискует. Ему больше нечего терять. Однажды, прежде чем идти к гильотине, один осужденный попросил поцеловать охранников. Прокурор, стоявший рядом, не захотел, чтобы его целовали. Он правильно сделал, потому что, дойдя до четвертого или пятого охранника, — он, видимо, имел на того большой зуб, — вместо того чтобы поцеловать, осужденный его укусил. Он отхватил ему половину щеки. С тех пор охрана знает, какой тактики держаться. Да, приговоренный к смерти больше ничем не рискует. Никогда не знаешь, какими будут последние действия человека перед смертью. Вот поэтому, связывая осужденного, я не выпускал его из виду. Я пристально смотрел на осужденного и не занимался ничем другим. Я даже не слышал, что происходило вокруг нас. Много раз люди говорили мне: «Помнишь? я был на такой-то казни!», а я не помнил, что видел их.
Кофе, стаканчик рома
Чашка кофе — это обычай. Это не обязательно. Также и глоток рома, стакан рома. Никто не обязан приносить ром. Но ром всегда был, ром и сигарета для осужденного. Могут предложить и другой дижестив, если можно так сказать… Кофе, стакан рома или сигарету — все это предлагаем мы или начальник охраны, потому что в последние минуты эти несчастные думают о другом. Им дают сигарету, которую мы сами зажигаем. Можно также дать им стакан рома, но обычно они не пили ром. Никакого алкоголя. Мусульмане пьют кофе. Да, от кофе они не отказывались. Стало быть, они пьют кофе и выкуривают одну или две сигареты. И потом бывают случаи, довольно редкие, когда осужденный ест. Помню одного осужденного, который был чертовски голоден, он съел полный котелок фасоли с бараниной. Невероятно! Но это довольно редко.
В католической религии говорится, что вино — это кровь Бога. Но я не люблю вина. Сам я не пью и не курю. Скажем так, я бы хотел прожить долго, если возможно. Я никогда не пил алкоголя. Я думаю, что это из-за бара, принадлежавшего отцу. Мы поставляли жителям вино. И по четвергам я разливал вино: сто литров вина разлить по бутылкам. И трубку надо было защемить вот так… этот запах вина… я этого не любил. Я не переношу запах вина. После этого я мылся с мылом, я мылся… Да, видеть вот так вино — меня раздражает. Буль-буль-буль-буль… До такой степени, что в конце концов, если за столом кто-то роняет каплю вина в мою тарелку, я больше не ем! Совсем маленьким, в десять лет, я больше не ел. Приходилось менять мне тарелку. Вино, фу… Смотрите, вы мне даете три бутылки воды. Если на одной бутылке пробка от вина, я попробую воду и скажу: А! здесь пробка, на которой было вино! Я это чувствую. А о пиве вообще речи нет. Я не люблю пиво, я не люблю запах. Или уж немного пива и много лимонада. Я не из тех, кто ходит по барам, мне это ничего не даст — обсуждать с пьяницами политику! Я страдал, слыша в барах глупости. В барах не учишься, там можно только глупости и услышать.
Ну так вот, о роме… Я не пил ни вина, ни другого алкоголя. Но когда идешь в тюрьму… Было холодно. «Может, выпьете капельку?» Только капельку. А потом я привык. Привык пить немного рома на каждой казни. Ром — это обычай. Бутылка была не для осужденного, а для охраны. Да, осужденный не получал даже стакана вина — потому что в основном это были мусульмане, — а охрана выпивала всю бутылку. Да кроме того, за ром платит директор тюрьмы. Это не входит в расходы бригады экзекуторов. Мы не приносим ни рома, ни чего-либо еще. Все за счет тюрьмы.
Помню слова одного осужденного, которому не дали кофе. Это была двойная казнь, каких было довольно много в ходе «событий». Как я уже сказал, мусульмане пьют кофе. Так вот. Осужденный сидел на табурете для туалета. Я уже связал ему щиколотки и руки за спиной. Я уже собирался связать ему локти, когда он спросил про кофе. Он сказал охраннику: «Я бы хотел кофе!» И тут начальник охраны говорит моему отцу: «Господин Мейссонье, ох-хо-хо… моя жена должна была сделать кофе, а потом забыла!» А значит, нет кофе. Мы бы должны были ждать, пока сделают кофе, отложить на некоторое время казнь. Мой отец сказал охраннику: «Послушай, он уже связан, нельзя заставлять его ждать четверть часа в таком виде». Особенно ввиду того, что второй приговоренный сидел на своем табурете и стучал зубами, дрожа как лист. Было бы бесчеловечно длить эти мучения. Мой отец сказал им: «Кофе вам скоро дадут». И тогда мы повели первого приговоренного — того, что попросил кофе — он выходит из канцелярии, окруженный двумя помощниками, которые ведут его к гильотине. Я быстро проскальзываю на свое место. Отец, который шел перед осужденным и двумя помощниками, сказал ему: «Осторожно, ступенька!» Это чтобы он не видел гильотины, которая была меньше чем в пяти метрах. Этот парень поднимает голову, видит гильотину. Он отскакивает и бросает моему отцу, который стоял слева:
Пока я кладу голову осужденного в корзину и поднимаю лезвие, два помощника идут за вторым осужденным, который почти в обмороке. Они его почти несут. Он опрокинут, щелкает ошейник. Я говорю отцу: «Давай!», лезвие падает. Все кончено. Я думаю, это была одна из самых быстрых казней, меньше минуты на двух осужденных. Так вот, когда я думаю об этом, как тот парень, перед лицом смерти, такой спокойный, берет и говорит: «Подлец, это такой кофе ты мне предлагаешь?» Нужно иметь железные нервы! Нужно быть смелым! Нужно владеть ситуацией. Я сказал отцу, что мы могли бы подождать десять-
