Едва писец закончил чтение, как Амброзий, выхватил у него лист и поднёс его вместе с пером Феодосию. В зале воцарилась тишина. Над Играми в Олимпии нависла смертельная опасность.
— Memento mori, Caesar[25]! — предостерегающе произнёс Вараздат.
В то же мгновение новый приступ боли исказил гримасой лицо императора. Но он медленно поднял руку с пером и поставил под эдиктом свою подпись.
— Аминь! Absolvo te[26]! — громко сказал Амброзий. В его торжествующем голосе звучало плохо скрытое ликование.
Вараздат со скрещёнными руками на груди молча ждал решения своей судьбы.
— Я всегда помню о смерти, — вдруг хрипло произнёс император, глядя сузившимися от боли глазами в лицо Вараздату. — Но физические муки страшнее, чем смерть!
Подлинный смысл этой фразы Вараздат понял только тогда, когда, обратившись к писцу, Феодосий приказал:
— Запиши моё повеление! Изменника Вараздата, бывшего царя Армении и олимпионика, — тут император помедлил, мучительно хмуря брови и страдальчески гримасничая, — сослать в Тунис на каторгу, в каменоломни.
И пока писец выводил слова императора, Феодосий смотрел через плечо на появлявшиеся под пером писца строки. Вдруг он гневно выхватил из рук дрожащего писца пергамент и крикнул:
— Что пишешь ты, несчастный?! Я сказал не Тулис, а Тунис. Тулис — это остров в океане, к северу от Испании и Галлии, у самой Шетландии. А Тунис находится на африканском берегу, рядом с Карфагеном
В этот момент боль, наверное, внезапно отпустила императора, потому что он вдруг успокоился и насмешливо добавил:
— Пусть выходец из армянского Карфагена доживёт свои дни в окрестностях Карфагена подлинного. — И Феодосий рассмеялся своей шутке. — Исправь, как велено!
— Не надо ничего переделывать, цезарь, — вкрадчиво заговорил архиепископ. — В римских легионах есть немало выходцев из Армении, и я. не уверен, что среди них нет лазутчиков. Пусть писец допишет после слова «Тулис» — «остров в океане».
— Я не могу сослать его на землю, над которой не имею власти, — возразил Феодосий.
— Ты сошлёшь его, как и решил, в Тунис. На все, кто попытается проверить тождественность обнародованной воли цезаря с её записью в приказе, смогут убедиться, что Вараздат для них недосягаем и что могущество римского императора поистине не имеет пределов.
— Пусть будет так, — нехотя уступил Феодосий, хотя эта уловка была ему не по душе. Власть римского императора и так была безгранична, и она вовсе не нуждалась в обмане, чтобы быть возвеличенной.
— Как быть с отрядом и сановниками бывшего царя? — угодливо спросил Теренций.
— Будь великодушен, цезарь, не чини им вреда! — Это были последние слова Вараздата.
Феодосий внимательно и, пожалуй, впервые за всю встречу с уважением посмотрел на олимпионика.
— Обезоружить, посадить на торговое судно, направляющееся в Трапезунт, и выпустить там на свободу! Hoc volo, sic jubeo[27]!
Такова была воля императора.
Большое торговое судно выплывало из римского порта Остия. На его палубе стояло около полусотни смуглых молодых людей, без сомнения, чужеземного происхождения. Их выправка выдавала в них воинов. Но они были без оружия, явно в подавленном состоянии. Среди невольных путешественников были молодые нахарары Карен, Арсен и Рубен, бывший хранитель царских подарков Ота Апауни, а также воины личной охраны царя.
Тихо переговариваясь, они внимательно ощупывали взглядом стоявшие у причалов военные галеры. На одной из них сейчас как раз готовились к выходу в море.
Чужестранцы уже знали о решении Феодосия. Но их волновала не собственная судьба. Несмотря на положение затворников, в котором оказались, они сделали всё, чтобы узнать, что сталось с Вараздатом. Лазутчики из числа их соотечественников, служивших в византийской коннице, передали им, что Феодосий распорядился заковать цепями армянского царя и отправить его на далёкий остров Тулис, лежащий где-то в океане. Правда, чужестранцы не могли себе представить, как мог император сослать кого-либо на не принадлежавший ему остров. Но их заверили, что в приказе значится именно так.
Небольшая быстроходная галера, отдававшая концы в момент, когда торговое судно проплывало мимо неё, уже догнала парусник и устремилась в открытое море.
«Нет, не в этой, — разом подумали чужестранцы при виде галеры. — Слишком мала, чтобы выйти в океан. Ей под силу лишь плавание во Внутреннем море».
Между тем под нижней палубой галеры в железных цепях сидел Вараздат. Тяжёлые оковы больно саднили руки и ноги. Но Вараздат не пал духом. Он был ещё молод и силён, и положение отнюдь не казалось ему безнадёжным. Теперь он снова отвечал за себя одного, решал сам за себя, защищал только себя. Это было привычно. Почти как на песчаной арене стадиона. Прикованный к стене полутёмного трюма, он уже строил планы побега. Он знал, что путь его лежит недалеко. Он не думал сдаваться. И с надеждой смотрел в крохотное, величиной с кулак, окно. В этот момент галера обгоняла какое-то большое торговое судно, которое шло в другие моря, возможно даже в Понтийское.
Там, где-то за Понтой, находилась его родная Армения. Страна, которую он любил, к которой стремился все годы, проведённые на чужбине. Страна, в историю которой он вписал своё имя. Нет, не имя неудачливого царя Вараздата. А незапятнанное имя олимпионика из Артаксаты.
Эпилог
Арцах жил своей жизнью. Отрезанные от матери Армении труднопроходимым горным хребтом, жители этого края жадно ловили скупо просачивавшиеся к ним вести. В мире произошли большие перемены.
Место Вараздата занял Манвел Мамиконян, брат убитого спарапета Мушега. Поддержанный персами и некоторыми нахарарами, он вернулся в Армению и вот уже семь лет правил страной в качестве регента малолетних царевичей.
Внимание Рима было поглощено внутренними проблемами. Вскоре после отмены Игр в Олимпии не стало императора Феодосия. Направляясь в Галлию, он занемог в дороге и скончался в Милане. В том самом городе, архиепископ которого, Амброзий, обещал ему исцеление от всех недугов в обмен на запрещение олимпийских состязаний. Феодосий умер ровно через год после издания рокового эдикта, точно так же, как умерли до него два других правителя Рима, осмелившиеся посягнуть на священные Игры
