Твен верит, что трудящиеся обладают достаточной мощью, чтобы взять всю власть в свои руки. Простые труженики всегда обладали неизмеримой силой. Но беда в том, что они ни о чем подобном даже не догадывались. О трагическом противоречии между потенциальным могуществом людей труда и их жалким, подчиненным положением писатель говорит с жестокой иронией, с огромной болью. Над трудящимися насмехались, и насмехались не без основания, ибо создатели всех ценностей не знали, на что они способны. Народ, с горечью продолжает оратор, был объектом издевки и тогда, когда, поднявшись на борьбу, он через некоторое время отступал под ударами недругов.
Вся беда в том, что среди рабочих нет нужной солидарности. Для того чтобы превратить в реальность безграничную силу, заложенную в людях труда, они должны объединиться. «…Когда все каменщики, и все переплетчики, и все повара, и все парикмахеры, и все слесари, и все рудокопы, и кузнецы, и печатники, и подносчики кирпича, и портовые грузчики, и маляры, и стрелочники, и машинисты, и кондукторы, и все фабричные, и извозчики, и продавщицы, и белошвейки, и телеграфисты — словом, все миллионы трудящихся людей, в которых дремлет эта великая сила, именуемая Властью (подлинная власть, а не обветшалая и обманчивая тень ее!), — когда они восстанут… — это будет восстание
Марк Твен — и в этом нет, конечно, ничего неожиданного — был очень далек от научного представления об исторической роли пролетариата в деле переустройства вселенной на иных, более высоких основах. Нужно напомнить об относительной неразвитости американского рабочего движения того времени. Как раз в 1886 году, когда была создана «Новая династия», Энгельс писал Зорге, что «движение в Америке находится сейчас на той ступени, на какой оно было у нас до 1848 г.», что «американцы, по вполне понятным историческим причинам, страшно отстали во всех теоретических вопросах»[12].
Ни в речи 1886 года, ни в других своих произведениях Твен не выдвигает сколько-нибудь осознанного социалистического идеала.
В «Рыцарях труда» — новой династии» можно найти немало свидетельств близости автору этого произведения ошибочных взглядов на политику, которые были присущи миллионам его соотечественников. Писателю кажется, например, что нигде в мире рабочий класс так не силен, как в США, этой, по его наивному выражению, «единственной в мире земле, поистине предназначенной для свободы». Особенно бросается в глаза, что Твен крайне скептически относился к создаваемым рабочими самостоятельным политическим партиям. Его программа, если можно ее так назвать, была программой демократа, а не социалиста. Не понимая социалистических теорий и не доверяя им, Твен даже назвал нового «короля» — рабочего «надежной защитой против социалистов, коммунистов, анархистов».
И все-таки это не должно помешать нам оценить в должной мере тот замечательный факт, что в современной Америке создатель «Рыцарей труда» — новой династии» искал носителей справедливости именно в среде пролетариев.
Вся заключительная часть речи Твена — апофеоз рабочего класса. На смену монархам и капиталистам приходит «новая династия», династия рабочих. И она приходит не автоматически, не так, как на смену зиме приходит весна. Рабочий должен осознать свои возможности и утвердить их в борьбе. До сих пор трудящиеся, говорит Твен, были всего лишь рабочими лошадьми, покорно подчинявшимися воле хозяев. Наступило время, когда следует пустить в ход копыта.
Как использует рабочий свою власть, когда он ее завоюет? На этот вопрос писатель дает как будто неожиданный ответ: «Сначала — для угнетения. Ибо он не более добродетелен, чем те, кто властвовал до него, и не хочет вводить никого в заблуждение. Разница лишь в том, что он будет угнетать меньшинство, а те угнетали большинство; он будет угнетать тысячи, а те угнетали миллионы»;
И это не все — король-рабочий «не будет заставлять своих подданных работать по восемнадцать часов в день и не будет морить голодом их семьи. Он позаботится о том, чтобы все было справедливо — справедливый рабочий день, справедливая заработная плата». Да и свою суровость в отношении противостоящих ему сил рабочий класс будет проявлять лишь до поры до времени. «Какое-то время, пока не соберется в его цитадели весь гарнизон и не укрепится его престол, он будет требователен, тверд, порою жесток — по необходимости. На это время наберемся терпения», — заключает Твен.
Победа рабочего, с глубоким волнением восклицает писатель, близка, ее ждать недолго. Воинство «строится, готовое выступить в поход».
Итак, рабочий, организованный в профсоюзы, — «величайшее явление величайшей эпохи из всех, которые переживало человечество. Не пытайтесь над ним издеваться — это время прошло. Перед ним стоит самая благородная задача, какая только выпадала на долю человека, и он выполнит ее. Да, он пришел. И теперь не задашь вопрос, который задавали тысячелетиями: как же нам поступить с ним? Впервые в истории человечества нас никто не приглашает в руководители. На этот раз перед нами не брешь в плотине — перед нами разлившийся поток!»
Повторяем, Твен так и не воспринял социалистических идей, хотя в ту пору они начали привлекать даже его ближайшего друга Гоуэлса или, скажем, Уолта Уитмена. Но верная любовь Твена к низам общества, к трудовому человеку и нарастающая его враждебность ко всем эксплуататорам помогли ему с такою силою выразить веру в будущее рабочего класса, что многое в его речи 1886 года перекликается с самой животрепещущей современностью.
Речь «Рыцари труда» — новая династия» — смелое пророчество о переходе власти из рук династий королей и капиталистов в руки трудового народа — родилась в самом начале этого знаменательного года. Можно, пожалуй, сказать, что в роскошном особняке на Фармингтон-авеню был создан тогда своего рода динамитный заряд, не обещавший ничего хорошего верхам Хартфорда, верхам всей Америки. В тиши бильярдной на третьем этаже дома послышался погребальный звон правящему классу страны.
Вандербильты, гулды, морганы, рокфеллеры были тогда богаты и сильны, как никогда. Процесс исторического развития США обещал капиталистам еще много, очень много десятилетий укрепления их власти. И сегодня миллионеры и мультимиллионеры правят родиной писателя. Но Твен угадал, что им в конце концов не устоять, что не всегда будет «ничтожное меньшинство» угнетать народ, что «фальшивая знать уберется прочь, а законный владелец вступит во владение своим домом». И этот «законный владелец» — «миллионы трудящихся людей».
Какова же судьба бомбоподобной речи Марка Твена?
Достоверно известно, что он прочитал ее 22 марта 1886 года на заседании хартфордского клуба «В понедельник вечером». Но этим наши познания о том, что тогда произошло, и ограничиваются. До настоящего времени не выяснено с какой-нибудь степенью точности, как встретили речь члены клуба и какие конкретные обстоятельства привели к тому, что «Новая династия» сразу же превратилась в «запретное» произведение.
Ни Твен, ни члены клуба «В понедельник вечером», насколько известно, не оставили письменных свидетельств о том, что произошло 22 марта 1886 года. Впрочем, есть основания предполагать, что речь Твена не пришлась по вкусу его слушателям. Ведь в Хартфорде задавали тон люди с капиталами, консервативно настроенные. Как раз тогда американская печать вела бешеную кампанию против «Рыцарей труда», которых обвиняли во всевозможных грехах и злодеяниях.
Прогрессивный американский историк Ф. Фонер высказал предположение, что Гоуэлс, которому речь Твена чрезвычайно понравилась, сделал попытку ее напечатать. Как бы то ни было, она так и не появилась ни в газетах, ни в журналах. Ведь, по словам того же Гоуэлса, американские газеты не хотят «считаться с фактами… обманывают читателей».
Между тем предсказанный Твеном — косвенным образом — подъем борьбы рабочего класса против поработителей не заставил себя ждать. Правда, социальные столкновения приняли не совсем такой характер, как предполагал писатель. Ведь правители США отнюдь не собирались мирно уступить власть «новой династии».
Даже самые скромные требования трудящихся вызывали у американских капиталистов неудержимую ярость — они требовали от правительства репрессий против рабочих и легко добивались желаемого. Классовосознательных пролетариев расстреливали, заточали в тюрьмы, казнили.
Всего через месяц с небольшим после выступления Твена в США развернулась знаменитая в истории мирового рабочего движения первомайская забастовка. В ней приняло участие много тысяч трудящихся, требовавших установления восьмичасового рабочего дня. Через два дня после этой забастовки полиция
