— Вот не ждал, Вовка. А я чуть не сиганул мимо.
— Смотрю, что за знакомая мачта движется… Ты куда же?
— Части РГК. Резерв главного командования. По фронтам гастролерами ездим. Вот и к тебе явились порядки наводить.
— Сейчас будет полный порядок. Пошли ко мне.
— Торопимся, понимаешь. Отстали немного от своих. Боевое питанье получали. Мне вот сюда надо. — Чернецов развернул карту и ткнул пальцем в отмеченный красным кружком населенный пункт. — Спросить хотел и вдруг… Ты!
— Скажем, скажем, — все тут облазили. Это район тридцать шестой. — Ребриков заставил друга сложить карту. — Неужели же мы с тобой… Как говорил Швейк, на фронт не опоздаешь.
— Ах ты черт, Вовка! — Чернецов сунул карту в планшет и щелкнул кнопкой. — Только на скорости.
— Есть, есть, товарищ старшой… Обогнал ты меня, — радостно закивал Ребриков, намекая на то, что старый друг перегнал его в звании.
А Чернецов повернулся к своим и крикнул:
— Лебеденко! Десять минут на перекур и прочее…
И сразу же с тяжело груженных машин посыпались на дорогу ребята в пилотках и плащ-палатках, запрыгали, разминая затекшие ноги.
Комдив в этот день с утра уехал в штаб армии со старшими командирами, и для Ребрикова оказалось как нельзя кстати, что места в машине не нашлось.
И вот они уже сидели в светлой комнатке полковника. Володька налил по стопочке себе и Сергею, угощал его наскоро собранными закусками: американскими консервированными сосисками, солеными помидорами, горячим деревенским хлебом.
Были они оба, кажется, такими же, как два года назад, и все же иными, и приглядывались один к другому с нескрываемым любопытством.
Немногим отличалась военная судьба Сергея от Володькиной. Из Ленинграда их также вывезли вместе с училищем и выпустили в конце года. На передовую он угодил сразу. Был под Москвой, затем на Донском фронте. Там стал командовать батареей. Побывал и в резерве, а потом попал в части РГК.
— Ребята тут у меня мировые, орлы, — сказал Чернецов.
Ребриков рассказал коротко о себе, а закончил так:
— Если бы не комдив, ни за что бы я в адъютантах не был. Но и тут, ничего, скоро уговорю его — и опять ротой командовать…
Чернецов кивнул и закусил мятым помидором. Видно, он не очень-то одобрял адъютантское положение Ребрикова.
— Кто же из наших еще в городе остался? — спросил Ребриков.
— Много, наверное.
— Про Левку слышал?
— Слышал. В ополчение пошел. Слабец он, как-то ему там.
Оба не заметили, что говорить они стали иначе. Куда меньше, чем прежде. Да и слова появились другие, раньше им незнакомые.
Надо было расставаться, и вдруг Чернецов спросил:
— С Долининой не переписываешься?
— Нет, — Володька помотал головой. — Говорят, она в госпиталь пошла. В общем, уехала. Не слышал?
— Нет. Действует где-нибудь, конечно.
— Конечно, — согласился Ребриков. — Ну, а у тебя как с Майей? Есть ее позывные?
Вдруг он вскочил с места и ловко изобразил, как Сергей, в три дуги согнувшись, ходил под руку с Майей Плят. Это был старый Володькин номер. Доставалось же когда-то от ребят Чернецову! Однажды он даже готов был полезть в драку с Якшиным, который особо усердствовал в насмешках. Но сейчас Сергей только весело рассмеялся. Еще бы! Володька Ребриков напомнил ему школьные дни.
— В тылу она, — как-то мечтательно сказал Чернецов. — В Тобольске, что ли. В институте каком- то.
Но было ясно — твердо знает, где живет Майя и в каком она институте.
Не десять минут, а побольше получился перекур у Сергея. Чернецов заспешил. Батарее предстоял еще нелегкий путь по разбитым дорогам. Вышли на улицу, Чернецов дал команду.
— По коням! — шутливо крикнул он.
Повеселевшие, размявшиеся артиллеристы полезли на машины. Взревели мощные двигатели. Сергей открыл дверцу головной машины и так просто пожал руку Ребрикову, словно собирался с ним увидеться завтра. Колонна двинулась. Чернецов снова распахнул дверцу и помахал Ребрикову.
— Мы еще встретимся! — крикнул он.
И Володька ответил:
— Как-нибудь, в Берлине! — И добавил: — В шесть часов вечера после войны!
Рев моторов заглушил его слова. Колонна удалялась в открытую степь. За тяжело груженными машинами, повиливая из стороны в сторону, тащились длинножерлые пушки.
Из штаба корпуса комдив вернулся довольный, радостный. Энергично вошел в дом, торопливо ответив на приветствие адъютанта, протянул ему руку:
— Поздравляю. Награжден орденом. — И так как Володька не сразу понял, о ком идет речь, спросил: — Не доволен, что ли? Звезда.
Оказалось, комдив привез с собой не только приказ, но и ордена. Володьке он их не показал:
— Получишь — наглядишься.
Всех награжденных по штабу он приказал выстроить в первом отделе к пяти часам.
Ордена вручал сам. Возле столика стоял еще капитан из отдела кадров, читал фамилии награжденных.
Тревожное чувство овладело вдруг Ребриковым. Ему почему-то подумалось, что комдив ошибся, что сейчас всех позовут, а его пропустят и он стоит тут зря, на посмешище.
— …лейтенанта Ребрикова Владимира Владимировича.
Он припомнил, как гордились в училище выправкой хорошие строевики, и, крепко отбив шаг, шагнул к полковнику. Дальнейшее он потом не очень хорошо помнил. Почувствовал в левой руке холодный металл и острые уголки «Звездочки», а правой ощутил крепкое пожатие комдива и снова очутился в строю награжденных.
Полковник произнес короткое торжественное приветствие. Длинно Латуниц говорить не умел.
В первый раз в этот день назвал их полковник офицерами, и старое это слово, еще только начинавшее вновь входить в военный обиход, заставляло подтягиваться и иначе смотреть на себя.
— Пляши, Ребриков!
Ребриков поднялся. В дверях стоял счастливый, улыбающийся Кретов. Подняв руку, он помахивал запечатанным конвертом.
— Пляши. Из Ленинграда.
— Давай сюда.
— Танцуй!
— Да ну тебя. Хватит!
— На, на, неблагодарная личность.
Ребриков взял в руки изрядно помятое письмо. Из Ленинграда! Первое почти за полтора года. Почерк Андрея он узнал сразу.
Кретов все еще стоял рядом. Ему, видно, не терпелось разделить радость с товарищем.
— Из Ленинграда.
Ребриков перевернул конверт, оглядел его с другой стороны. Он все еще не решался вскрыть письмо. Кретов вдруг понял, что ему здесь нечего делать. Может быть, он стал не очень-то добрым
