заглядывает и ругает ее, ругает… А как она придет — и просияет, и пальто снимает, и посадить не знает куда… Ну, да дело молодое. У вас, поди, тоже так?
Рита молча кивнула. Между тем молодожены задерживались в коридоре. Рита была убеждена, говорят о ней. Но она ошиблась. Они вошли, шумно продолжая начатый, видно, еще при входе в квартиру разговор. Давно Рита не видела такой оживленной подругу.
— Неужели ты так и сказал? — восклицала она.
— Так именно, что я хочу полной свободы… И буду действовать сам, и за все отвечаю, чтобы дали хотя бы год, а потом спрашивали. Пусть посылают…
— И они согласились?.. — начала было Лида. Она подняла руки и, как это делала еще в школе, когда что-нибудь переживала, сжала кулаками вспыхнувшие щеки. Потом спохватилась: — Это Рита. Узнаешь, конечно?
— Ну, разумеется. Здравствуйте, Рита.
Он бросил на стол до предела набитый портфель, сорвал с себя шляпу, успел погладить по голове малыша и, отчего-то осмотрев свою руку, протянул ее Рите.
Он был таким же нескладным, угловатым в движениях. Но тут, у себя дома, вовсе не выглядел ни стеснительным, ни растерянным.
Он быстро протер очки, вынул из кармана какую-то отпечатанную на машинке бумагу, расправив ее, положил на стол и ударил по ней ладонью:
— Вот. Теперь все… — Потом повернулся и просто, по-мальчишески жалобно сказал Лиде: — Есть хочу — ужас…
Все заторопились. Лида принялась быстро ставить тарелки на стол, резать хлеб, потом вытащила селедку, приготовленную с луком. Усадив внука в коляску, Анастасия Федоровна сходила на кухню и принесла большую зеленую кастрюлю с супом.
— Ты обедаешь с нами, — заявила Лида, обращаясь к подруге.
— Да я… — начала было Рита, но Лида решительно возразила:
— «И не разговаривать!» — помнишь, как твоя мама всегда говорила?
— Вне сомнений, — заявил ее муж. — Тем более по поводу событий…
Он подошел к своему толстому портфелю и, вытащив оттуда бутылку портвейна, поставил ее на стол.
— Денег некуда девать, — покачала головой Анастасия Федоровна. Однако так добродушно, что, казалось, она скорей одобряет, чем порицает поступок зятя.
Поставили стаканчики и рюмки, все разные. Потом понадобился штопор. Стали искать, но штопора в доме не оказалось. Лида сбегала к соседям и принесла какое-то сложное никелированное приспособление, с которым востоковед неловко и долго возился, прежде чем открыл бутылку.
Вдруг Рита вспомнила о шоколаде. Она раскрыла свою большую сумку и торопливо вынула из нее плитку.
— Я забыла совсем. Вот же… Я принесла маленькому.
Она торопливо сняла оберточную бумагу. Золотом сверкнул якорь на белой этикетке.
— Спасибо, — сказала Лида. — Знаешь, он не ест.
— Ну, ничего, — Рита положила плитку перед ребенком.
— Поехали, товарищи! — заявил Димитрий и, первый опрокинув рюмку, принялся есть.
Рита тоже отпила портвейна. Суп ей показался таким вкусным, как казалось в детстве все, что она ела не у себя дома.
Востоковед справился с тарелкой супа, Лида налила ему вторую. Он засмеялся и сказал:
— Самое удивительное: «милейший человек» поддержал меня!
— Да ну? Откуда у него хватило решительности?! — воскликнула Лида и, опять спохватившись, обратилась к Рите: — Понимаешь, это у них так одного профессора называют… Ну, а Толечка Колокольчиков, как он?
— О! — Димитрий чуть не поперхнулся. — Толечка произнес зажигательную речь. Он сказал, что довольно уже диссертаций, от которых гнутся полки, и что пыль на них напоминает ему плесень на хлебе, который зачерствел до камня.
— Замечательно! — продолжала Лида, снова схватившись кулачками за щеки. — Ты прости, Рита, у нас тут новости: я потом тебе расскажу.
— Ничего, пожалуйста! — Рита во все глаза смотрела и на Лиду и на ее мужа.
— Но всех убил Брук, — рассказывал Димитрий, покончив со второй тарелкой. — Согласился в экспедицию помощником Воробьева на три года.
— И не отбрыкивался? — ахнула Лида.
— Нет, сказал: «Ну, раз надо…»
— Это с его-то теплой квартирой и мечтой о кафедре… Бедненький!
Рита недоумевала. Лида поразила ее. В самом деле, неужели это было так интересно, что какой-то Брук бросал квартиру и уезжал в экспедицию?! Рита изо всех сил старалась понять свою, некогда такую близкую школьную подругу и чувствовала, что понять ее не в силах.
— Ну, довольно об этом, — сказал Димитрий и, повернувшись к Рите, внезапно спросил: — Вы все там живете?
— Там же.
— Муж ваш…
Неизвестно, что он хотел спросить, но Рите сейчас не хотелось ничего говорить об Игоре.
— Хорошо, — мотнула она головой.
Наступила неловкая пауза.
«Хоть бы маленький заплакал!» — почему-то подумала Рита. Но тот, увлеченный уничтожением шоколадной обертки, плакать не собирался.
Анастасия Федоровна собрала посуду и вышла на кухню.
— Наших никого не встречала? — спросила Лида.
— Нет.
— Про Сашку Ступальских слышала, конечно?
— Что? — Рита тревожно насторожилась.
— Как же? — Лида на нее удивленно посмотрела. — В газетах писали. В Чехословакию с делегацией ездил. Он очень выдвинулся на заводе.
— Я знаю, — кивнула Рита. Она говорила неправду. Уже полгода она ничего не слышала о Саше.
И опять все замолчали, потом Лида сказала:
— Понимаешь, в чем дело?.. Ты извини, Рита. Мы сегодня такие потому, что Дима получил назначение, которое хотел, и скоро уезжает.
— В Москву? — почему-то спросила Рита.
— Нет. В Якутск… Там новое дело — институт, и у него будет самостоятельная работа.
Рита припомнила: Якутск… Это где-то в Сибири, в самом конце карты, где нет и железной дороги.
— Ну, а ты? — спросила она.
— Я тоже, с Вовкой. Как сдам государственные, и туда.
— В Якутск?
— Ну конечно, куда же?
— Что же там делать?
— Как что?.. Жить… Жить и работать, — просто сказала Лида.
— И тебе не страшно туда?
— Ну, страшновато, конечно, — нехотя рассмеялась Лида. — Но как-нибудь привыкну.
Рита вновь оглядела знакомую ей издавна обстановку. И здесь-то, казалось бы, жить неудобно, тесно, а там… Она представила себе пустую комнату, отчего-то с одной кроваткой для Вовки и столом с книгами… За окнами нестерпимый мороз, а у Лиды и ее мужа и надеть толком нечего.
— Как же жить, — вырвалось у нее, — когда ничего нет?
С лица Лидиного мужа сошла приветливость.
