между ним и этими тремя, когда ты показал мне фото. Когда… Перро съехал с дороги, я сразу все поняла. Я хотела выскочить, но он начал меня бить, бил и на ходу, и когда остановил машину, обращался со мной как с последней шлюхой. Я очень мучилась.
Она замолчала, а Сервас поколебался и все-таки спросил:
— Почему же ты не…
— Не подала жалобу? Я… в то время я спала с кем попало: с мужчинами, с женщинами… Даже с преподавательницей нашего факультета, замужней дамой с двумя детьми. А мой отец был жандармом. Я знала, что потом будет: следствие, грязь, скандал, подумала о родителях, как они на все это отреагируют, о брате и его жене. Они ведь ничего не знали о моей личной жизни.
«Вот почему все удавалось сохранить в тайне столько лет», — подумал Сервас.
Тогда, в доме Шаперона, интуиция его не подвела. Преступники сыграли на том, что девяносто процентов жертв не подали жалоб и никак себя не проявили, за исключением подростков из лагеря, которые никогда не видели их лиц. Они предпочли остаться жестокими охотниками, выбрали ту жизнь, к которой их подталкивал нонконформизм. Жизнь интеллигентных хищников. Но жены их раскусили и что-то заподозрили. Оттого отдельные комнаты и разводы.
Он вспомнил директора лагеря, который тоже умер весьма вовремя, разбившись на мотоцикле.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что подвергала опасности мою жизнь?
— Мне очень жаль, Мартен. Правда. Но в тот момент самым главным было обвинение в убийстве.
Ирен была права. Ей приходилось вести себя очень осмотрительно. Найдя идеальную обвиняемую, Конфьян так просто не выпустил бы из рук такой лакомый кусок. Сервас сам ему его подсунул!
— С того момента, как ты воспользовалась моим отсутствием и пошла по следу Шаперона, ничего никому не сказав, все сильно усложнилось.
— Я не хотела его убивать, только напугать, увидеть у него в глазах тот же страх, которым он упивался, глядя на свои жертвы. Мне хотелось вставить ему в рот дуло пистолета, чтобы он решил, что пришел его последний час. Потом я арестовала бы его.
Ее голос звучал тонкой ледяной нитью, на миг Сервас усомнился, не ошибся ли он, потом сказал:
— Еще вопрос. В какой момент ты поняла, что происходит?
Она посмотрела ему в глаза и ответила:
— С первого убийства у меня зародились сомнения. Потом, когда Перро умер, а Шаперон сбежал, я поняла, что кто-то заставляет их платить по счетам, но не знала, кто именно.
— Зачем ты выкрала список детей?
— Идиотский рефлекс. Я была на коне, у меня в руках находилась эта чертова коробка, и ты очень интересовался, что же там находится. Мне не хотелось, чтобы меня допрашивали и лезли в мою личную жизнь.
— Последний вопрос: зачем ты сегодня положила цветы на могилу Мод Ломбар?
Ирен Циглер немного помолчала, но на этот раз не выказала никакого удивления. Она уже поняла, что за ней весь день следили.
— Мод Ломбар тоже покончила с собой.
— Мне это известно.
— Я всегда знала, что она так или иначе стала жертвой этих насильников, поддалась искушению и пошла на могилу. Когда-то мы с Мод посещали одни и те же вечеринки, потом я поступила на юридический, а через ее жизнь прошел этот грязный след. Мы были близко знакомы, однако настоящими подругами так и не стали, но я ее очень любила. Она была девушка замкнутая и независимая, лишнего слова не скажет. Ей удалось не подпасть под влияние своей среды. Теперь каждый год в ее день рождения я кладу на могилу цветы. Перед тем как арестовать последнего оставшегося в живых мерзавца, мне хотелось подать ей знак.
— Но ведь Мод Ломбар никогда не отдыхала в «Пиренейских сернах».
— Ну и что? Она много раз сбегала из дома, водила знакомства с подозрительными людьми, поздно возвращалась домой. Она наверняка должна была на них нарваться точно так же, как и я.
Сервас лихорадочно думал. Его гипотеза прорисовывалась все яснее. Невероятное, неслыханное решение… Больше у него вопросов не было. Голова опять закружилась.
Он потер виски, с трудом поднялся и сказал:
— Может быть, есть еще одна гипотеза, которую мы не предусмотрели.
Д’Юмьер и Конфьян ждали его в коридоре. Сервас шел к ним, борясь с ощущением, что стены и пол движутся и он теряет равновесие. Мартен помассировал затылок, но это не помогло побороть странное чувство, что ботинки у него надуты воздухом.
— Итак?.. — спросила прокурор.
— Я не думаю, что это она.
— Как? — взвился Конфьян. — Вы шутите, я надеюсь?
— У меня нет времени объяснять. Надо действовать быстро. Если хотите, держите ее пока под стражей. Где Шаперон?
— Нам удалось вынудить его сознаться в насилии над подростками в лагере, — ледяным тоном ответила д’Юмьер. — Но говорить он отказывается.
— Есть срок давности?
— Нет, поскольку появились новые обстоятельства и мы снова открываем это дело. Мартен, я надеюсь, вы понимаете, что делаете.
Они взглянули друг на друга, потом Сервас ответил:
— Я тоже надеюсь.
Голова кружилась все сильнее и начала болеть. Он направился к автомату, купил бутылку минеральной воды и, прежде чем снова сесть за руль, выпил таблетку из тех, которые дал ему Ксавье.
Как сказать им о его гипотезе без того, чтобы Конфьян не начал метать громы и молнии, а д’Юмьер не оказалась в затруднительном положении? Его тревожил этот вопрос. Ему хотелось выложить карты с легким сердцем и очень нужна была поддержка. Кто-то должен был сказать Сервасу, что он на правильном пути. Можно двигаться дальше, не боясь обжечь себе крылья. Он посмотрел на часы: 21.12.
Компьютер…
Диана нажала кнопку включения. В отличие от компьютера Ксавье этот был запаролен. Так, посмотрим… Она взглянула на часы и поняла, что уже около часа находилась в кабинете Лизы.
Проблема состояла в том, что хакером Диана была никудышным. Битых десять минут она пыталась подобрать пароль, вертела имена Юлиан Гиртман и Лиза Ферней так и сяк, но у нее ничего не выходило. Берг полезла в ящик стола, где лежала папка с личными документами, и один за другим вводила номера телефонов и социальных карточек в прямом и обратном порядке, потом дату рождения, полное имя — Элизабет Джудит Ферней, пробовала разные сочетания инициалов с датой рождения. Безрезультатно. Черт!
Ее взгляд упал на саламандру.
Она набрала «саламандра», потом «арднамалас».
Ничего.
Диана покосилась на часы в углу экрана: 21.28.
Она еще раз рассмотрела диковинное существо и, повинуясь внутреннему импульсу, приподняла статуэтку и перевернула. На животе красовалась надпись: «Van Cleef & Arpeis, New York». Она ввела название фирмы в компьютер. Не помогло. Вот холера! Это уже смешно. Просто какой-то дурацкий шпионский фильм! Берг попробовала набрать название задом наперед. Ничего… А ты чего ждала, старушка? Ты не в кино! Она набрала аббревиатуру VC&ANY, но опять мимо, попробовала задом наперед: YNA&CV…
Вдруг экран замигал. Есть! Диана не поверила своим глазам и стала ждать, пока осветится фон со всеми иконками.
