Софья Алексеевна

домой ворочаться стали, тут смертушка их и настигла. Повелел государь Петр Алексеевич всех стрельцов поизвести, изничтожить, приготовил для них плахи да виселицы.

— То-то ты в сенцах все стоишь, слушаешь. А мне и невдомек. Думала, освежиться хочешь.

— От чего у нас освежаться-то, Федосьюшка. Смрад плесенный, что настой полынный, туманом стоит. Дверь отворишь, кажись, всю улицу заволочет. Стены-то, гляди, плачут.

7 декабря (1699), на день памяти святителя Амвросия, епископа Медиоланского, преподобного Нила Столбенского и преподобного Иоанна, постника Печерского, в Ближних пещерах, по указу царя Петра Алексеевича, поставлена на площади перед Поместным приказом в Кремле виселица.

8 декабря (1699), на день памяти 62 иереев и 300 мирян, в Африке от ариан[142] пострадавших, на ту виселицу перед Поместным приказом вожен по лестнице Михайла Волчков за неправое челобитье на думного дьяка Андрея Виниюса. Снятый с виселицы, бит Михайла Волчков кнутом на козле нещадно.

20 декабря (1699), на Предпразднество Рождества Христова, издан царем Петром Алексеевичем указ о праздновании нового года с 1 января. По этому случаю велено все дома украсить сосновыми, еловыми и можжевеловыми ветками по образцам, выставленным в Гостином дворе. В знак всеобщего веселия приказано поздравлять друг друга, а на Красной площади назначены огненные потехи. По дворам велено стрелять из пушек и мушкетов, пускать ракеты.

— Дарьица это! Право, право, Дарьица, Марфушка!

— Да откудова ей здесь взяться, сама подумай.

— Что мне думать, коли я ее узнала, и она на меня глядела, глазами вроде знаки делала. В притворе стояла, как мы мимо проходили. Как простая крестьянка одета. Из-под платка одни глаза видны.

— Ты по глазам одним и узнала, Федосьюшка?

— Да не по глазам — она легонько платок-то откинула. И мальцы возле нее, два Ивана ее стоят. Не иначе, что передать хочет. Как бы тут исхитриться!

— Никак к дверям идет кто.

— Сестра Маргарита! Сестра Маргарита! Тут вам крестьянка местная соломки на протопку привезла. Сейчас укладывать станет. Не бойтеся, я тут недалеча буду.

— Тебя, Марфушка, Палашка кличет. Может, откликнешься?

— Знаешь же, Федосьюшка, нет у меня иного имени, как Марфа, и не будет, как они, проклятые, надо мной ни измывались. И откликаться ни за что не стану.

— Тогда я сама дверку-то чуть-чуть открою… Батюшки, Дарьица, ты ли!

— Я, я, царевна матушка Федосья Алексеевна. Покуда парни мои соломку укладать станут, поговорить можно. Еле лошадь да солому нашла, чтоб к вам пробраться. Стерегут вас чернички, как зеницу ока стерегут. Под новый праздник только смилостивилися, разрешили к вам подъехать.

— Ты-то как, Дарьица? Иваны-то твои родными племянниками Кариону Истомину приходятся, а Карион нынче в чести.

— Да была я за его братом, подьячим курским Гаврилой Истоминым. Уж после его смерти по второму разу за иноземца Михайлу Гульского вышла. Братец мой, Сильвестр Медведев, сосватал. Только что теперь говорить. Брата казнили. Мужа в Сибирь сослали, имущество все как есть на государя отписали. Нешто с такими нищими Карион возиться станет.

— И ничем племянникам не помог?

— Где там! Спасибо, не донес на меня-то. Поди, испужался, коли племянников осиротит, самому ими заниматься придется. Да не о том мы, царевны государыни, говорим. Софью Алексеевну в соборе на заутрене удалось мне повидать.

— Господи! Что она? Что говорила? Какова из себя?

— Только и могла вам поклоны передать. Потемнела с лица, государыня наша, больно потемнела. Глаза словно провалились. Руки четки перебирают, а видать, сильные еще. Спина не согнулася. А в волосах серебряные нитки густо-густо пошли. Сказала, от болезни каменной страдает. Зелья бы какова, да отравы боится. Терпит, страдалица наша. На иконе я ей пообещалась, что сыщу Марфу Алексеевну да Федосью Алексеевну. Еще — о князе Василии Васильевиче хотела узнать — нет ли весточек каких.

— Какие весточки! С Мезени сюда с соломкой не прибредешь.

— Еще сказать велела, стрельцов более тысячи казнили. Москву всю кровью залили. Петр Алексеевич остановиться не может.

— А святейший? Неужто он молчит?

— А когда он Нарышкиным наперекор что говаривал?

24 июля (1700), на день памяти мучеников благоверных князей Бориса и Глеба, во святом крещении Романа и Давида, патриарх по случаю параличной болезни, ожидая кончины, изволил посвятить себя маслом.

13 октября (1700), на день празднования Иверской иконы Божьей матери патриарх Адриан скончался. По Адриане в день его кончины и потом в Четырехдесятницу, спускаючи с патриарша Кремлевского большого двора, нищим мужеска и женска полу и малым ребятам в первый день 1502 человекам, а во второй 1657 человекам роздано по 2 деньги. Да в день погребения роздано таким же нищим 5137 человекам по 2 деньги, по Приказам колодникам 608 человекам по 6 денег. Октября 25 кресцовским и безместным попам 191 человеку по 3 алтына по 2 деньги, дьяконам 15 человекам по 10 денег.

— Сестра Маргарита, а сестра Маргарита! Опять не отвечаешь, гордыню свою сатанинскую тешишь. Нету более царевны Марфы Алексеевны! Скончала царевна Марфа Алексеевна земной живот свой. Есть инокиня Маргарита — инокиней и умрешь. Да все равно молчи, молчи — велено мне тебе новость передать: кир-Адриан помер. Все равно молчишь? Так вот не сможешь ты, если бы и захотела, к новому преосвященному с просьбой о милости обратиться. Не будет больше патриарха на Руси. О, Господи! Выговорить страшно. Государь Петр Алексеевич патриаршество порешил. Во главе пресвятой нашей православной церкви местоблюстителя патриаршьего престола рязанского митрополита Стефана Яворского поставил и подчинил его Монастырскому приказу. Мусин-Пушкин у нас теперь делами церковными управлять станет.[143] Да нет, князья церковные не сразу с новшеством таким согласилися. Спорить было начали. А государь вынул Духовный регламент и сказал: «Вы просите патриарха — вот вам духовный патриарх. А противомыслящим сему — вот вам булатный патриарх», саблю выхватил да ею по столу наотмашь и стукнул.

Ох, государыни-царевны, что-то будет, что-то будет. Сам государь постов давненько не соблюдает. В каждый день мясо ест, вином запивает. А теперь вот и для солдат добился от константинопольского патриарха разрешения на повседневное мясоедение, число молитв сократил. Выходит, ежели солдат за день раз лоб перекрестит, и на том спасибо, и то ладно.

Да вот еще новостишка какая. Начальник-то стрелецкий князь Иван Борисович Троекуров в третий раз женился. Мышей уж не топочет, грех-то какой, а сестру царицы Прасковьи Федоровны Анастасию Салтыкову за себя взял. Грехи наши тяжкие!

17 января (1701), на день памяти преподобного Антония Великого, Антония Дымского и Антония Черноезерского, в Москве был издан указ отныне строить на погорелых местах никак не деревянное строение, но неотменно каменное или же из глины мазанки по образцам.

30 января (1701), на день памяти Собора вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, в Москве на площади перед Поместным приказом в