внешнеторговых вопросов в «общем рынке» ФРГ выступает главным противником Франции.
Де Голль относился к этому с сожалением, но пониманием. Разве не он говорил, что «государство, достойное этого имени, не имеет друзей»? Он видел причину неудачи в расхождении реальных национальных интересов, которые могут рано или поздно вступить в противоречие. К тому же в дипломатии, как и на войне, успех чаще приносит стратегия не прямых, а косвенных действий, не дающих сразу ощутимых результатов. Почему, потерпев неудачу в политическом объединении «шестерки», не попробовать осуществить это хотя бы в масштабе «двойки»? Союз с Бонном горячо поддерживали влиятельные круги французской буржуазии. Он ослаблял оппозицию внешней политике де Голля со стороны партий, одержимых манией «европеизма», вроде МРП. Наконец, основная масса французов, помня о трех опустошительных германских нашествиях, действительно хотела реального примирения с немцами.
Де Голль не ослабляет, а резко усиливает политику «соблазнения» Бонна. В июле 1962 года с официальным государственным визитом в Париж приезжает канцлер Аденауэр. В отличие от прежних деловых приездов, на этот раз ему оказывают невероятно пышный прием. Де Голль награждает канцлера Большим крестом Почетного легиона и потоком лестных фраз. А после отъезда Аденауэра он приглашает преподавателя немецкого языка. Де Голль неплохо объяснялся на этом языке с юных лет. Но теперь он собирается публично выступить перед немцами и завоевать сердца жителей ФРГ галльским красноречием на их родном языке. В сентябре де Голль, в свою очередь, отправляется с официальным визитом за Рейн. Это путешествие стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее.
4 сентября Аденауэр встречал французского президента на аэродроме в Бонне. Неожиданно для всех де Голль обнял изумленного старика и расцеловал его в обе щеки. Канцлер говорил потом: «Первый раз меня целует иностранный государственный деятель, да еще к тому же француз!» Действительно, в данном случае было от чего прийти в изумление…
Но это оказалось только началом. За пять дней генерал пересек Западную Германию с севера на юг и побывал в Гамбурге, Кёльне, Мюнхене, Штутгарте, в городах Рурской области. Повсюду он выступал перед огромными толпами с речами на немецком языке. Больше всего де Голль говорил о дружбе между французами и немцами, называя ее «одним из самых крупных явлений современной эпохи». Он явно льстил своим слушателям, повторяя, что они «великий народ». Генерал де Голль настойчиво давал понять, что дружба с Францией имеет для немцев особое, исключительное значение. В Кёльне, выступая перед 500 -тысячной толпой, размахивавшей французскими флагами, он хлопал Аденауэра по плечу, говоря о том, какой он хороший немец. В своей обширной родословной де Голль разыскал даже одного отдаленного предка-немца, некоего Кольба, и настойчиво подчеркивал свое кровное родство с немецким народом. Чтобы понравиться слушателям, он говорил такое, что поражало многих. В военной школе в Гамбурге де Голль, бывший руководитель «Свободной Франции», заявил, что встреча с офицерами бундесвера доставляет ему «честь и радость», что немцы и французы всегда совершали великие дела только с участием военных. В стране, где так сильны милитаристские традиции, это не могло не понравиться, хотя многие, особенно за границей, были весьма шокированы.
Исключительно торжественная обстановка выступлений генерала, его необычная для немцев манера речи, его низкий звучный, словно вибрирующий голос, величественные жесты — все это производило огромное впечатление на немецкую толпу. Английская журналистка Нора Белова писала, что, наблюдая поведение толпы в Мюнхене, корреспонденты говорили: «Таких взрывов энтузиазма мы не видели с времен Гитлера». Журнал «Дер Шпигель», отличавшийся антифранцузским и антиголлистским тоном, писал: «Де Голль прибыл в Германию президентом французов. Он возвращается императором Европы».
Это был странный, но эффектный спектакль. И самое поразительное, что это учитывал прежде всего сам исполнитель главной роли. Во время одной из восторженных встреч он тихо сказал сопровождавшему его сотруднику: «Энтузиазм и ненависть? Ерунда… Смотрите, как все это случайно и относительно». Одному из своих близких он потом признавался: «Я говорил немцам: вы великий народ. Но это неправда. Если бы немцы были великим народом, они не встречали бы меня таким образом».
Если вспомнить о советах, которые некогда давал де Голль человеку действия в книге «На острие шпаги», то смысл этого фарса становится яснее… Для чего же он понадобился? Вскоре после поездки боннское правительство получило проект документа, оформляющего союз Франции и ФРГ. Зарейнские гастроли были подготовкой нового дипломатического демарша де Голля. 22 января 1963 года в зале Мюрата Елисейского дворца состоялась, по выражению одного журналиста, «самая большая свадьба Европы». Был подписан договор о франко-западногерманском сотрудничестве. При этом канцлер Аденауэр получил еще один генеральский поцелуй.
Текст Елисейского договора носил сугубо технический характер. В нем лишь перечислялись формы сотрудничества, например периодичность встреч руководителей двух стран. Но ничего не говорилось о политических принципах и намерениях сторон. Любопытный симптом. Де Голль как-то сказал, что вообще «договоры имеют сезонный характер». В данном случае это оказалось именно так, ибо договор не дожил и до лета. В мае 1963 года при ратификации договора педантичные немцы вопреки всем правилам международного права добавили к тексту политическую преамбулу, в которой указали, что основой политики ФРГ является тесный союз с США, военная интеграция в НАТО, «наднациональная Европа», участие Англии в «общем рынке», то есть то, что отвергал де Голль.
2 июля 1963 года на обеде в Елисейском дворце де Голль сказал в беседе с группой депутатов: «Видите ли, договоры подобны девушкам и розам; и те и другие вянут. Если франко-германский договор не будет выполнен, то это не первый случай в истории».
После заключения договора отношения Франции и ФРГ быстро и резко ухудшаются. Это совпало с уходом в отставку 87-летнего Аденауэра и заменой его Эрхардом. Он был совершенно глух к величественным историческим реминисценциям де Голля о совместных судьбах галлов и германцев. Его больше волновали проблемы конкретные, вроде улучшения внешнеторгового баланса. Он, например, не мог простить де Голлю категорический отказ рассматривать вопрос об атомном вооружении ФРГ. По мере все большей внешнеполитической самостоятельности де Голля росли противоречия между Бонном и Парижем. ФРГ выступает как «атлантическая» страна, Франция — сугубо «европейская».
В 1963 году это обнаружилось с небывалой ясностью. Все началось с того, что Англия стала настойчиво добиваться приема в «общий рынок». Де Голль, конечно, не мог не думать о бывшем партнере Франции по «сердечному согласию». Почему бы в самом деле не заручиться поддержкой Лондона в борьбе за независимость от Вашингтона? Не без сожаления де Голль отбрасывал такую возможность. Он видел, что система «особых отношений» США и Англии сделала бывшую «владычицу морей» послушным орудием Вашингтона. Он хорошо помнил все, что пришлось ему испытать в годы войны, когда Черчилль неизменно выбирал в критических случаях «морские просторы», то есть становился на сторону США.
Неужели в конфликте с Вашингтоном генерал руководствовался только своими симпатиями и антипатиями, эмоциями, болезненным сознанием национального унижения? Конечно, в политике де Голль всегда выражал свои личные стремления. Однако проявления «тяжелого характера» генерала совпадали с объективными тенденциями мирового развития, с изменениями положения США и Западной Европы, которые он с поразительным чутьем улавливал и сознательно формулировал в духе своих широких исторических взглядов.
Как раз к началу 1963 года, когда генерал, освободив Францию от бремени алжирской войны, с открытым забралом вступил в схватку с англосаксонскими державами, обнаружились признаки крушения, казалось бы, непоколебимого влияния Вашингтона в западном мире. Подавляющее экономическое преобладание Соединенных Штатов уходило в прошлое. Западноевропейские страны, обгоняя их в темпах промышленного производства, становились на ноги. Результатом, например, оказалось резкое (почти в два раза) сокращение некогда огромных золотых запасов США и рост этих запасов в подвалах западноевропейских банков. Монополии Западной Европы успешно конкурируют с заокеанскими партнерами. И в политике страны Западной Европы начали проявлять необычную пассивность и отсутствие энтузиазма в выполнении приказов Вашингтона, хотя, конечно, еще никто не смел говорить с ним, как де Голль.
Президент Кеннеди с присущей ему энергией и инициативой стремится удержать американскую гегемонию. Атлантическое экономическое сообщество путем снятия таможенных барьеров для американских товаров должно укрепить конкурентные позиции США в Западной Европе. Чтобы открыть
