И лестно каждому, кто выслушал ее,Что в славной армии он станет под ружье.
Кризальд.
Я говорил не то, хвалить их не намерен.Но если жребий наш в женитьбе нам не верен,С игрою в кости я могу его сравнить,Где может счастие всечасно изменить,А ловкость — выручить, лишь надо со смиреньемСлучайность поправлять достойным поведеньем.
Арнольф.
Итак, по-вашему, спокойно спать и есть?А это пустяки, что пострадала честь?
Кризальд.
Изволите шутить. Но я готов сознаться,Что нужно многого сильнее опасаться,Что в жизни многое печальнее стократ,Чем происшествия, какие вас страшат.И если выбирать могли бы мы по воле,Я примирился бы скорей с подобной долей,Чем мужем быть жены, каких немало есть,Готовых на стену из-за безделиц лезть;Сих перлов честности, сих фурий безупречных,Чья верность — лишь предлог для оправданий вечных,Как будто им даны за верность их праваНа мужа сверху вниз глядеть едва-едва,И, если верными слывут они для света,Мы всё обязаны переносить за это!Хочу вам, милый кум, совет последний дать:Мы можем из рогов и то и се создать;Бывают случаи, когда желать их надоИ в них окажется немалая отрада.
Арнольф.
Они вам по душе? Ну что же, я молчу,Но сам их примерять я, право, не хочу,Не допущу никак и тут же рад поклясться…
Кризальд.
Клянетесь? Боже мой, вы можете попасться!И если рок судил, напрасны все мольбы:Там уготованной не избежать судьбы.
Арнольф.
Как? Мне носить рога?
Кризальд.
Вы сердитесь напрасно!Их носят тысячи — вы знаете прекрасно —Людей, чье сердце, ум, богатство, красотаИзвестны каждому, и вы им не чета.
Арнольф.
Прошу не сравнивать. Что мне до них за дело!Но эта болтовня мне, право, надоела,Оставим лучше спор.
Кризальд.
Он раздражает вас.Увидим — отчего. Прощайте! Но не разПридется вам мои припоминать советы.И знайте, что рога уже почти надетыНа тех, кто поклялся вовеки их не знать.