Тартюф.
Сколь это горестно! Эльмира.
Представить даже трудно! Тартюф.
Итак, сия боязнь, поверьте, безрассудна. Подумайте: ну кто раскроет наш секрет? В проступке нет вреда, в огласке только вред. Смущать соблазном мир — вот грех, и чрезвычайный, Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной. Эльмира (снова кашляет и стучит по столу).
Боюсь, что для меня иного нет пути, Как все позволить вам и до конца идти. Лишь этою ценой — убеждена теперь я — Смогу обидное сломить я недоверье. Конечно, тягостно мне сделать этот шаг, Но, видно, иначе не убедить никак Того, кому всего услышанного мало; Он добивается во что бы то ни стало Свидетельств явственных, уже не слов, но дел, — Что ж, если так, пускай получит, что хотел. И если тяжкий грех содеян будет мною, Тем хуже для того, кто этому виною. Сама я, видит бог, тут буду ни при чем. Тартюф.
О да, за все лишь я ответствен целиком!.. Эльмира.
Но мне сперва от вас нужна одна услуга. Взгляните: за дверьми нет моего супруга? Тартюф.
Его-то мы всегда вкруг пальца обведем. Как сам он пожелал, мы видимся вдвоем, Он этим горд весьма, спесь взор его туманит, И если даже вдруг он нас врасплох застанет, Скорей поверит мне, чем собственным глазам. Эльмира.
Взгляните все-таки, спокойней будет нам. Тартюф уходит.
Эльмира, Оргон.
Оргон (вылезает из-под стола).
Ну, я вам доложу… Вот негодяй отпетый!.. Все не приду в себя. Сражен я сценой этой. Эльмира.
Вы вылезли? Уже? Не рано ли, мой друг? А может, вновь под стол — там скоротать досуг? Мне кажется, что вы торопитесь чрезмерно, Боюсь, что будет все для вас недостоверно, Пока не доведет он дела до конца. Оргон.
Еще не видел мир такого подлеца!
