И, произнеся это, я послал малыша к телеге, чтобы он принес котомку с провизией.
– Месть.
– Прошу прощения, Симонис?
– Месть – вот ответ на ваши вопросы, господин мастер. Место Без Имени было построено из мести, и месть же разрушила его. Неистощимая ненависть пронизывает эти строения, господин мастер.
По спине у меня пробежал холодок. Я никогда не рассчитывал на то, что Симонис ответит на мои невысказанные вопросы.
– Он был последователем Христа, все очень просто, и imitation Christi [15] было его жизненным принципом. Однако судьба пожелала, чтобы он правил в эпоху, когда ложное учение Лютера раздробило христиан и народы, – продолжал Симонис.
– О ком ты говоришь?
– Христос сражался против христиан, оба были вооружены словом Божьим, – продолжал грек, не обращая на меня внимания, – и жадность обеих сторон была подобна маслу на пламя войны. К вящей радости неверных, алеманские и фламандские страны оказались раздроблены из-за вражды между католиками и протестантами, в то время как святейшее императорское величество – власть которого на протяжении столетий опиралась на собрание князей, а также на инвеституру папства – с большим трудом пытался защитить истинность христианского вероучения.
Я открыл котомку, которую принес мне малыш, и достал завтрак. Постепенно я начинал понимать, что имеет в виду Симонис.
– Ему не следовало всходить на императорский престол. Император Карл V, брат его отца, Фердинанда I, разделил земли, прежде чем уйти в монастырь: Фердинанду I отдал испанские территории, а своему сыну, Филиппу II, Австрию и корону императора. Но немецкие курфюрсты не хотели такого католического императора, и они громко призвали юного Максимилиана, потому что хотели короновать его. У них были честолюбивые планы, и они полагали, что он – именно тот, кто им нужен.
Симонис прочел на моем лице сумятицу вопросов, и пока мы поглощали небольшой, но очень питательный яузе[16] из ржаного хлеба, вареных яиц, квашеной капусты и колбасок, он рассказывал мне об императоре Максимилиане II, который полтора века назад приказал построить Место Без Имени, именуемое Нойгебау.
Еще в юности Максимилиан, которому противна была испорченность римской церкви, открыл для себя учение протестантизма. Он приблизил ко двору проповедников-лютеран, советников, медиков и ученых, и все начали опасаться, что рано или поздно он перебежит под их знамена. Разногласия с отцом, Фердинандом I, убежденным католиком, были настолько ожесточенными, что августейший отец стал угрожать лишить его права наследования императорского трона, В конце концов Максимилиан, из-за сильного давления глубоко католической Испании и Священного Престола, был вынужден публично поклясться, что навеки останется верен официальной римской вере. Что, однако, не помешало ему продолжать общаться со сторонниками Лютера.
Все это внушило князьям-протестантам и всем тем, кто ненавидел Церковь Петра, надежду: не воплотит ли наконец Максимилиан их мечту об императоре, который не будет слушаться папу?
– Война, которую они развязали, позорнее, чем сама ересь, – так думал Максимилиан, любивший мир. Ибо коварнее, чем предательство религии, может быть только предательство близких; страшнее меча рана, которую они наносят.
А потому, взойдя на престол, он пошел новым путем: вместо того чтобы храбро сражаться на стороне Церкви против еретиков, он решил служить миру и взаимопониманию. Его предшественники были католиками, в то время как большая часть князей в империи были близки к протестантизму. Он не станет брататься ни с теми, ни с другими,
Так Максимилиан Справедливый стал Максимилианом Загадочным: в обоих лагерях никто не мог разобраться в его сердце, никто не мог считать себя его другом. Он хорошо знал, что князья-протестанты назовут его предателем, трусом и подхалимом. Он разочаровал всех тех, кто надеялся, что католицизм наконец-то будет ослаблен. И тем не менее он не сдавался и служил только своему желанию мира.
– Он удивил всех своих сторонников, – закончил Симонис.
Я тоже был немало удивлен: мой слегка придурковатый помощник мог, когда хотел, проявить ясность ума, причем в избытке. Было довольно забавно слушать такие остроумные речи, произнесенные его чуть заикающимся голосом! Подобно императору, о котором он говорил, с Симонисом никогда не знаешь, на чьей он стороне, принадлежит ли к числу здоровых или же идиотов. А еще я не понимал, к чему он клонит всей этой своей речью.
– Симонис, изначально ты говорил о мести, – напомнил я ему.
– Все в свое время, господин мастер, – непочтительно ответил он и откусил кусок хлеба.
Восхождение на престол Максимилиана, продолжал грек, вызвало много ожиданий во всей Европе. Венецианские послы, давно уже слывшие лучшими тайными шпионами среди своих соотечественников, заверяли, что он статен и хорошо сложен, выглядит как настоящий король, даже императорское величество, поскольку лицо его крайне важное, хотя и смягчается его великой любезностью, но всем своим видом он повергает того, кто его увидит, в величайшее почтение.
Кто приближался к нему, утверждал, что у него очень живой ум и справедливый характер. Когда он принимал кого-то впервые, то тут же понимал его натуру; а едва к нему обращались с каким-либо словом, он мгновенно оценивал, к чему клонит собеседник. Его гений соединялся с прекрасной памятью: если кто- то спустя продолжительное количество времени снова бывал представлен ему, даже если это был какой- нибудь подданный, он сразу же узнавал его. Все его чувства и мысли были устремлены к великому, и было очевидно, что его не устраивает империя в нынешнем ее состоянии. Глубоко осведомленный о государственных делах, обсуждал он их с крайней осторожностью. Кроме немецкого языка он знал латынь, итальянский, испанский, богемский, венгерский и даже немного французский. Двор, образовавшийся вокруг него, был блистателен; особенно же его открытый, радушный характер и прозорливость, с которой он следил за общественными событиями, с самого начала снискали ему большое расположение.
– Все ожидали от него долгого правления, исполненного успеха, – заметил Симонис.
Максимилиан Загадочный любил прекрасное, возвышенные плоды ума и образования. Его доверенный советник Каспар фон Нидбрук, поддерживаемый большой группой ученых, собирал по всей Европе дорогие книги и манускрипты, с помощью которых центуриаторы[17] Магдебурга позднее должны были создать монументальную историю Церкви. Он спас Венский университет от упадка, когда пригласил значимые в образованной Европе имена: ботаника Клусия, к примеру, или же медика Крата из Краффтхайма, немаловажно было и то, поддерживали они папу или еретика Лютера.
Хотя он предпочитал мир и согласие, Максимилиану Загадочному пришлось иметь дело с войной. Во второй половине шестнадцатого столетия на востоке всерьез обозначилась турецкая опасность. Защищать границы христианства было для императора тяжким бременем, а еще большим для Вены, столь близкого к Востоку города. Он один, казалось, осознавал невероятную задачу, которая предстояла Западу, ибо друзья и союзники оказались упрямы: Испания колебалась, папа обещал деньги, которые не поступили, а Венеция, памятуя о своих сделках и владениях на Востоке, даже заключила сепаратный мир с турками. В 1566 году христианские и османские войска наконец встретились. Максимилиан был разбит, но он и не сражался.
– Его отец, Фердинанд I, заключил с султаном Сулейманом Великолепным перемирие сроком на восемь лет. В качестве ответа на отказ от военных действий Блистательная Порта должна была, однако, платить приношение в тридцать тысяч дукатов ежегодно.
После смерти Фердинанда у Максимилиана не оставалось иного выбора, кроме как предложить Сулейману продлить соглашение. Однако в 1565 году в Венгрии снова вспыхнуло опасное пламя войны. Войско Сулеймана начало вооружаться.
Подкрепившись, мы продолжили осмотр кухни. Затем мы поднялись наверх и осмотрели
