– Но… юноша, что ты наделал?!
Якобы торопясь побыстрее обслужить дворянина, я намеренно толкнул одного из своих коллег и вылил немного апельсинового сока на шаль дамы. Эта дама страшно рассердилась и начала меня отчитывать.
– О Господи, что же я наделал! Позвольте мне все исправить, шаль нужно немедленно постирать, я сам побеспокоюсь об этом, – тут же вызвался я помочь, снял шаль у нее с плеч и поспешил в Касино.
Этот трюк нужно всегда проделывать очень быстро, чтобы ни жертва, ни окружающие не успели ничего предпринять. Так школа Атто, мастера устраивать подобные «несчастные случаи», принесла свои первые плоды.
Через несколько секунд я передал шаль служанке с просьбой осторожно постирать ее и вернуть мне лично. Эта небольшая проделка дала мне повод покинуть свое место в павильоне.
Сразу же после этого я направился в лесок на поиски тех двух монсиньоров. Я ломал себе голову над тем, как мне подслушать их разговор и при этом не быть обнаруженным. Наконец я заметил их, споривших о чем-то, между живыми изгородями самшита и лавровых деревьев. Я очень обрадовался: благодаря старым добрым правилам садоводства, которых придерживался мастер Ромаули Транквилло, у меня появилась прекрасная возможность незаметно приблизиться к ним. Недалеко от статуй зеленая стена поднималась не выше трех метров, остальные кусты не подстригались вовсе. Это специальное оформление изгородей, не слишком низких, но и не слишком высоких, как у стен лабиринта, давало мне решающее преимущество: они полностью скрывали меня, а те, за кем я следил, были обозреваемы до плеч. Так что я мог видеть их, а они меня – нет.
Я остановился за зеленой стеной, готовый подслушать, как вдруг чуть не обмер от страха: прямо за моей спиной прозвучал голос:
– Куку! Ты здесь, маленькая озорница, я знаю!
– Хи-хи-хи-хи! – захихикала молодая женщина.
Великий духовник, кардинал Коллоредо, двигался на ощупь и с большим трудом – мешало кардинальское облачение и большая красная повязка на глазах. Вытянув перед собой руки с нанизанными на пальцы массивными кольцами с рубинами и топазами, он медленно пробирался вперед.
В нескольких шагах от него я увидел молодую благородную девушку в красивом кремовом платье и с тяжелым изумрудным ожерельем на шее. Спрятавшись за небольшим деревцем, она смотрела на приближавшегося Коллоредо.
– Это нечестно! Вы играете не по правилам! – начала шутливым тоном отчитывать его молодая дама, когда старый церковник, притворившись, будто ему нужно вытереть пот со лба, приподнял повязку, чтобы оглядеться.
Но тут неожиданно из куста выскочил дворянин в необычном французском парике с длинными локонами, как мне показалось, я узнал в нем Марчезе Андреа Сантакроче. Он обнял девушку сзади, крепко прижался грудью к ее спине и начал страстно целовать, тычась в шею, как это делает гусак: собираясь совокупляться со своей гусыней, он награждает ее чувственными покусываниями сзади.
– Вы сошли сума, – пробормотала девица, вырываясь из его объятий, – скоро нас догонят другие.
И действительно, как раз в этот момент из леска появился еще один игрок с повязкой на глазах, при этом он гнал перед собой других участников игры, словно добычу на охоте с облавой.
Сантакроче исчез так же быстро, как и появился. Благородная девица бросила ему вслед томный прощальный взгляд.
Я еще глубже залез в кусты, дрожа от страха, чтобы меня не обнаружили и не обвинили в том, что я подглядываю за тайно ухаживающими синьорами.
– Я знаю, что вы где-то здесь, ха-ха! – весело пропел монсиньор Гримальди, у которого на глазах была большая желтая повязка.
Перед ним бежала целая толпа гостей, развлекаясь тем, что дразнила его, подходя совсем близко, но при этом не давая себя поймать. Дамы касались его веерами, мужчины щекотали ему живот, чтобы тут же ловко увернуться и спрятаться, кто-то – в благодатную тень под мушмулой и вишнями, а кто-то за экзотическое дерево пальмы. Эти пальмы, впервые высаженные Пием IV в саду перед виллой «Пиа», благодаря своим роскошным стволам и густой шевелюре, распространились по всему Риму. Гримальди сделал еще несколько шагов вперед, уверенный, что сможет поймать ближайшего игрока – викария кардинала Каспаре Карпегна, но вместо этого уткнулся лицом в ствол пальмы, вызвав взрыв смеха.
Викарий кардинала, чудом избежавший поимки, очень довольный собой, оперся на стену, и тут же прямо ему в лицо брызнула вода, намочив фиолетовую накидку. Хохот стал еще громче.
Чтобы разнообразить игры всякими неожиданными трюками и сюрпризами, кардинал Спада приказал разместить повсюду на вилле скрытые маленькие аппараты, на потеху весельчакам и шутникам брызгающие на ничего не подозревающих людей водой обливающие их из ведра или других больших емкостей. Стена к которой прислонился Карпегна, нечаянно нажав на рычаг на самом деле была деревянной и лишь для виду обложена камнями В ней скрывался гидравлический аппарат с распылителем, который выстреливал водой, как только кто-то надавливал на рычаг – Кардиналу Карпегне удалось убежать… но его всего намочило,
Толпа опять взорвалась смехом, чем я воспользовался, чтобы улизнуть от этой веселой, но очень шумной компании. Я уже хотел было отказаться от своего занятия и вернуться в Касино, как вдруг рассеянно рассматривая играющих гостей, увидел тех двух монсиньоров, которых искал. Как и следовало ожидать, меня они не заметили, ибо до сих пор были заняты серьезным разговором.
– Сбиры защищают мошенников и преступников, у правосудия есть достаточно улик, чтобы осудить их, – сказал первый, пока они медленно шли к бассейну. – Однако в тюрьму сажают людей за простые гражданские правонарушения, потому что те не могут откупиться. А что можно сказать о такой практике, когда людей обвиняют заочно, а потом они полумертвыми попадают в тюрьму после ареста, проведенного сбирами? Разве не написано во всех юридических учебниках: «Обвиняемый может быть подвергнут пыткам, но в конце процесса, а не в начале».
– А незаконные задержания? Никто не говорит об этом, но они случаются слишком часто. Людей арестовывают среди ночи, их допрашивают, бьют и без достаточных на то оснований запирают в камеры. Я скажу вам откровенно: пока все эти вещи остаются безнаказанными, паломникам и иностранцам не остается ничего другого, как с возмущением покинуть Рим. Причем ответственными за преступления этих чудовищ, сбиров, они делают тех, кто возглавляет эти ведомства и обладает властью…
– То есть Папу, государственного секретаря, губернатора… – продолжил второй и остановился перед бассейном, восхищаясь кувшинками, плавающими у ног тритона, болотными калужницами с желтыми махровыми лепестками и белым клевером, которые мягко покачивались на поверхности воды.
– Да, конечно! И это подрывает наш авторитет за границей, позорит и оскорбляет всю папскую курию.
Долго стоять, прячась за самшитовыми кустами, даже такими пустыми и высокими, было все же опасно и неприятно. Когда я подумал о том, что кто-то из участников игры может случайно проходить именно этим путем и застать меня за подслушиванием, я покрылся холодным потом. Оттого что я очень старался не скрипеть, ступая туфлями по гравию, ноги начало сводить судорогой.
И тут произошло такое, от чего у меня чуть не остановилось сердце: изгородь исчезла. Или, лучше сказать, она отодвинулась. Она постепенно, пританцовывая, вышла из ряда и повернула налево, оставив меня абсолютно незащищенным.
По чистой случайности монсиньоры в этот момент стояли ко мне спиной и поэтому не заметили моего присутствия. Близкий к отчаянию, я чувствовал себя овечкой на скотобойне. Одним прыжком я кинулся под укрытие жасминовой изгороди и увидел, как монсиньоры прервали свой разговор и с удивлением уставились в мою сторону. Я прочитал короткую молитву и опустил голову.
Когда же я вновь поднял глаза, то понял, что они смотрели не на меня, а на изгородь, которая непостижимым образом направлялась к кардиналу Нерли – человеку, которого, как известно, многие
