Secretum

Папы, дружески относящегося к Испании. Спинола стоял на стороне империи, как я узнал из последнего письма аббата. Так что никто из них не представлял интересов Франции. Естественно, это не могло понравиться Атто. Но Ламберг и Албани еще и завладели его трактатом о тайнах конклавов, который, вероятно, хотели использовать против Атто.

– Ну и что нам делать? – спросил я.

– Бесполезно даже пытаться подобраться к ним, так как у ворот нас сразу же обнаружат караульные.

– Так что?

– Я сдаюсь: праздник на вилле Спада подходит к концу, и утром все гости начнут разъезжаться. Мы никогда не узнаем, о чем тайком шептались эти трое.

Хладнокровие, с каким ответил мне Атто, подтвердило мои опасения. Но я ожидал это: совещание, совет кардиналов, наследование престола… Нет, за его присутствием на вилле Спада стояло совсем другое: любовная миссия, которую ему поручил его христианнейшее величество. Он должен был уговорить Марию Манчини встретиться с королем.

– Давай-ка последний раз взглянем на картину, – наконец сказал он. – Хотя я уже не питаю никаких надежд на то, что мы узнаем что-то новое. После этого пойдем спросим Бюва, нашел ли он твою Клоридию.

Мы спустились на террасу по небольшой железной лестнице и уже хотели идти по служебной лестнице на третий этаж, когда услышали голос:

Кто мнит себя умней и краше
Всех остальных, кому не лень,
Как одержимому, весь день
Глядеться в зеркало, себя
В зеркальном облике любя,
Но, видя рожу двойника,
Не признавать в ней дурака!

Это, несомненно, был голос Альбикастро, но немного приглушенный. Он доносился из домика в конце террасы.

– Опять этот сумасшедший голландец, – пожаловался Мелани. – Скрипки, видите ли, ему мало: теперь он принял на вооружение этого проклятого Себастьяна Бранта, Но что делает там Альбикастро, как ему удалось попасть внутрь? – злобно спросил он.

Странно, ведь если бы он тоже пришел по террасе, то мы Должны были его заметить, – сказал я, размышляя вслух.

– А ну его к черту, – обронил Атто, открывая дверь, ведущую в домик, – ее мы до сих пор не замечали.

И тут это произошло.

* * *

Домик был пуст. Альбикастро тут не оказалось. Как ни странно, здесь было очень мало света. Он проникал через два окна в торце дома, выходящего на собор Святого Петра. Оконные стекла где были покрыты копотью, отчего, как я предполагаю, движения людей казались искаженными. Помещение имело правильную прямоугольную форму с двумя колоннами в центре, которые верное, и подпирали террасу. Мы с Атто стояли рядом, и это бы единственным утешением в столь странном месте. Затем мы снова услышали голландца:

Но к зеркалам и тех влечет,
Кому глядеть в них не расчет,
Кто стал бараном глупым, тот
Советов мудрых не поймет,
Теперь по естеству он глуп, —
Чин дурака барану люб.

Это был какой-то бестелесный голос, не имевший источника. Разумеется, чтение стихов – одна из обычных глупостей Альбикастро, но они звучали так, словно для того чтобы долететь до нас, им пришлось пройти через какое-то другое, чужое нам измерение, где все звуки опустошались и теряли свои свойства. Как мне казалось, это был голос духа Альбикастро и шел он откуда-то слева.

Мы повернулись налево и увидели его, вернее, их. Они смотрели на нас. Какой ужасный комизм в этом уточнении, подумал я в безумном порыве веселья, рассматривая смотревшее на нас сдвоенное создание. После призрачного и бестелесного голоса Альбикастро тетракион показался нам теперь очень материальным, живым созданием.

Они пристально и дружно смотрели на нас, оба с таким слабоумным выражением, который мог бы принадлежать человеку, будь он с лицом Габсбургов: выдающийся вперед подбородок и чудовищная тяжелая нижняя челюсть. И потом эти разные глаза: один – выпученный, второй – глубоко сидящий в глазнице. Кривая шея, безобразные туловища: одно – худое, как у многих несчастных, с кем природа обошлась несправедливо, а другое – обрюзгшее. Сросшиеся вместе бока, неустойчивые, обвившие одна другую ноги, словно щупальца морского чудовища, – некое существо с несчастливой судьбой сиамских близнецов, вынужденных делить на двоих одно тело.

Не в состоянии открыть рот, я поднял руку, словно пытаясь защитить глаза, и увидел, что бедное создание (нет, одно из них, но которое именно?) тоже сделало мне знак рукой, наверное, послало приветствие, а может, просило, чтобы его оставили в покое. От этого очертания его тела еще больше деформировались, словно оно было из ртути, так что подбородок одного из них противоестественным образом оттянулся назад, а лоб другого выпятился вперед, грудь одного изогнулась, а поднятая рука превратилась в лапу, потом в копыто и в культю. Какая отвратительная и ужасающая сила так обезобразила эти тела, конечности, словно хищник, потрошащий трупы животных?

И вот в тот момент, когда мы, похолодев от ужаса, глядели на монстра-тетракиона, в третий раз раздался голос Альбикастро, послышалось его монотонное пение, ироническое и грустное, как лицо смерти на той картине, где она изображена с косой за спиной, спокойно бродящей среди нарядных дам и господи высматривающей, кого бы забрать с собой.

Я в зеркало смотреться рад:
К лицу дурацкий мне наряд.
Кто схож со мной?
Осёл, мой брат!

И больше ничего. Дальше – только ужас, безумие и отчаяние, мой крик, наше паническое бегство по лестницам, на улицу, и, наконец, страх, оттого что в таинственной бездне «Корабля» мы обнаружили еще одну бездну, населенную уродствами, инцестом и смертью.

* * *

– Вы знаете, кто такой Улисс Альдровандус?

– Нет, этого я не знаю, – услышал я свой голос, немощный и бледный, как и мое лицо.

Мы были в покоях Атто на вилле Спада, куда Бюва привел Клоридию. У меня все еще дрожали ноги, но я уже достаточно пришел в себя, чтобы слушать чужие голоса или хотя бы притворяться, что