нашего от чьего имени присно и вовеки веков правят короли.
Поначалу мне было очень трудно следить за ходом его запутанных рассуждений, но кое-что я все- таки понял. Атто впервые со времени своего приезда на виллу Спада заговорил со мной о наследнике трона-Испании.
– Тогда их разлука окажется не напрасной, – добавил он.
Войну за трон Голландии, по словам Мелани, Людовик XIV мог бы вести только в том случае, если бы он был истинным супругом Марии Терезии, ведь в этой войне он требовал от испанцев часть наследства своей жены.
– Короче говоря, как бы то ни было, Людовик XIV решительно настроен исправить, пусть и силой, ту несправедливость, которая была допущена в отношении него. Все то горе, которое довелось испытать сперва ему, а затем всем остальным… но ведь мы с тобой уже говорили об этом, помнишь? – спросил меня аббат.
– Да. Если судить по тому, что вы рассказывали, месть короля всегда реализовывалась в войнах и вымещалась на женщинах, – подытожил я.
– Королева и соображения государственной важности. Именно это привело тогда к его разлуке с Марией Манчини.
Голос Атто срывался. Он рассказал мне, что именно поэтому Людовик XIV никогда не останавливался перед тем, чтобы причинять боль женщинам. А еще больше ему нравилось, когда из любовной интриги можно было извлечь политическую выгоду, как в случае с княгиней Лизелоттой Пфальцской или с его невесткой мадам дофин.
– Этими двумя женщинами король восхищался. Они не были такими унылыми и хрупкими, как Луиза Лавальер, или такими упрямыми, как Атенаис де Монтеспан. Более того, они были независимыми и отстаивали свои интересы и свои идеалы точно так же как это делал король в своих отношениях с матерью и отчимом.
Людовик узнавал себя в этих мужественных и идеалистичных женщинах. Однако тогда он проиграл свою битву и теперь не мог допустить, чтобы эти женщины выиграли свою. Король несчастлив – значит, никто при дворе не может позволить себе роскоши быть счастливым или хотя бы веселым. Король небольшого роста – следовательно, никто не может осмелиться носить каблуки чтобы быть выше короля, как никто не смеет надевать более пышные парики, чем у него.
– Король низкого роста? Но вы же говорили мне, что он высокий и красивый…
– Да, несомненно. Я сказал тебе то, что говорят все. И что будут говорить всегда. И то, как его будут изображать придворные портретисты. Глядя на его красные каблуки и невероятно высокий парик, я готов оспаривать то мнение, что в Европе не найдется ни одного монарха выше, чем он. Впрочем, я сомневаюсь, что у какого-нибудь художника хватит мужества нарисовать эти каблуки такой высоты, как на самом деле. Его величество король, мальчик мой, – сейчас я раскрою тебе страшную тайну, – по вечерам, когда снимает башмаки и парик, становится не выше тебя.
Нам принесли на подносе две пары жареных рябчиков с гарниром из зеленых бобов, артишоков и кислого винограда, а к ним вино и булочки с сезамом. Атто начал с овощей, я же сразу впился зубами в грудку рябчика.
Горе тем, кого король слишком долго видит живущими в мире и покое, даже если они живут так только из покорности судьбе. Княгиня Лизелотта Пфальцская (она была родом из Пфальца) не жаловалась на судьбу. Она была молода и знала о том, что некрасива. Лизелотта была второй супругой младшего брата Людовика, Филиппа, и таким образом – немецкой золовкой короля. В отличие от ее предшественницы в этом браке – беспокойной и несчастливой Генриетты Английской, она сумела наладить супружеские отношения со своим странноватым мужем. Он не любил женщин, но она была достаточно мужеподобной, чтобы не отталкивать его. Благодаря чудодейственной помощи святой иконы, которой он коснулся в нужный момент, ему удалось сотворить с Лизелоттой ребенка, дав трону наследника, чего не сумела сделать его первая жена. После этого они делили супружеское ложе, по обоюдному согласию и к обоюдному довольству. Супругов связывала только любовь к детям. Но Лизелотте не пришлось долго наслаждаться своим счастьем.
– Злая шутка, которую с ней сыграли более десяти лет назад, – одно из самых жестоких преступлений в истории французской армии, – говорил Атто, теперь уже не используя в своей речи никаких намеков, настолько он был увлечен собственным рассказом. – Этим преступлением стало зверское разграбление ее страны, Пфальца, и замка, в котором она родилась. Это преступление совершалось от ее имени, но без ее согласия. Шедевр дьявольской подлости.
Так же, как это произошло с Марией Терезией, якобы претендовавшей на часть своего наследства в Испанских Нидерландах, Людовик XIV от имени своей золовки, но против ее воли предъявил претензии на Пфальц. Лизелотта в отчаянии просила его об аудиенции, но он не принял ее, приказав французским войскам оставлять за собой выжженную землю, Однако речь шла не о селах, как это раньше делалось во время войны, а о городах. И так вместо пары сожженных деревенских хуторов французская армия оставляет за собой целые города, разрушенные до основания: Мангейм и особенно Гейдельберг, где находился роскошный дворец из розового песчаника.
– Преступление было настолько неслыханным, что французские офицеры, принимавшие участие в операции, до сих пор, через много лет, стыдятся своих поступков. Только благодаря действиям маршала де Тессе из охваченного пламенем дворца в последний момент удалось спасти картинную галерею с портретами семьи Лизелотты. Впоследствии эту галерею ей подарили, что, возможно, уменьшило ее отчаяние.
И напрасно пытался исповедник нашептывать Людовику в темноте исповедальни такие слова, как «любовь к ближнему своему». Король лишь вскакивал в ярости, восклицая: «Химеры!» – пожимал плечами и резко поворачивался к священнику спиной, не прощаясь.
Монарх неотступно следовал по выбранному им пути. Те же муки он причинил другой немке в их семье – мадам дофин, своей невестке.
– У нее было все, для того чтобы однажды стать королевой той настоящей королевой, которой так долго не хватало Франции. У нее были талант и все необходимые качества, чтобы нести тяжкую ношу правления. Я и сейчас хорошо помню восхищенные взгляды короля, которые он украдкой бросал на нее во время разговора.
Потом король дал ей знать, что лишает ее права получать какую либо информацию об управлении страной, и уже вскоре не постыдился начать войну с Баварией, родиной мадам дофин, со злорадным удовольствием отвергнув все попытки Генриетты уговорить его вступить в переговоры. Ей казалось, что честь ее попрана, и постепенно меланхолия разрушила ее рассудок, как, впрочем, и тело. Всего за несколько дней туловище молодой женщины чудовищно распухло, и она умерла от судорог.
– Это было возмездие для королевства, – пожаловался аббат Мелани. – После смерти мадам дофин Франция осталась без женщин, способных управлять страной: нет ни королевы-матери, ни правящей королевы, ни дофина, и виноват в этом в первую очередь сам король. Но, кажется, он даже не сожалеет о содеянном. Женившись на Ментенон, он лишил королевство всех надежд на новую правительницу на троне. Более того, он принудил старшего дофина, своего сына, который также был вдовцом, жениться на своей бывшей любовнице, актрисе, – сказал Атто, уныло вылавливая на тарелке артишок.
– Так значит, королеву… устранили! – воскликнул я, откладывая тщательно обглоданный скелет рябчика на поднос и протягивая руку за вторым.
– Только старик, которого ты видишь перед собой, знает, почему возникли все эти эксцессы, какие давно прошедшие безутешные дни их породили. Причиной всему стали предрассветные сумерки в Бруаже, когда душу Людовика разорвала чудовищная боль от прощания с Марией. Король заставил себя надеть маску безразличия, и с тех пор так ее никогда и не снимал. Лишь в последние годы, с приближением старости, его величеству все меньше удается скрывать признаки той муки. Исповедник Ментенон, которому она жалуется каждое утро, кое-что знает об этом.
– А что знаете вы?
– Исповедник рассказывает об этом мне, – ухмыльнулся аббат. – Все знают, что король приходит к
