ваш трактат находится в соборе Святого Петра.
– Я попросил его выяснить, кто тот человек, о котором говорил дон Тибальдутио. Конечно же, я не сказал ему, для чего нам эта информация, но ему самому хотелось выяснить, что мы будем с ней делать.
Я молчал, зализывая душевные раны.
– Сфасчиамонти не дурак, – продолжал аббат. – Он один из многих сбиров, имеющих финансовые проблемы и поэтому балансирующих на опасной грани между законом и преступлением. Они всегда ищут золотую жилу, которую могли бы разрабатывать: беглые убийцы; шлюхи, противозаконно использующие собственные квартиры для своего ремесла; сборщики налогов обворовывающие государство, и т. д. Их всех можно шантажировать. Найдя жертву, стражник дает знать о себе преступнику: он делает вид, что хочет арестовать его или конфисковать имущество. Так он выслуживается перед начальством, но на самом деле всегда останавливается за шаг до цели: при аресте он опаздывает на две минуты, на допросе забывает задать решающий вопрос при конфискации не заглядывает в ту комнату, где лежит наворованное имущество. За это жертва расплачивается с ним деньгами. Черретаны всегда откладывают деньги на подобные нужды.
– Но черретанов слишком много, чтобы они боялись…
– …боялись такого дурака, как Сфасчиамонти? Для тех, кто занимается противозаконной деятельностью, любой городской сбир подобен комару: если не можешь его прихлопнуть, попытайся выгнать в окно. С помощью денег это сделать очень легко, а вот если не давать взяток, то приходится идти на ненужный риск. А еще лучше – подружиться со сбиром, ведь пока он берет у тебя взятки, он заинтересован в том, чтобы все оставалось как есть. Ты же знаешь: если копаться в дерьме, то вонь распространится повсюду.
Я молчал как громом пораженный. Грубоватый, но честный стражник, которого, как мне казалось, я знал, оказался подлым коррумпированным ублюдком.
– Кто знает, давно ли Сфасчиамонти уже сидит на шее у черретанов, – сказал Атто. – Если он слишком близко подходит к цели и угрожает устроить серьезный переполох, они идут на некоторые уступки и он снова становится шелковым. Он очень хорошо все обставил при допросе Рыжего и Джеронимо: сфальсифицировал дату протокола, чтобы его нельзя было использовать, впрочем, как и найти. Какому судье может понадобиться протокол допроса прошлого века? Но вот информация в протоколе достаточно компрометирующая, поскольку речь там ид о сегодняшних событиях. Черретанам протокол как бельмо в глазу, ведь они хотят сохранить свою организацию в тайне и готовы хорошо заплатить, чтобы ничего не вышло наружу. Все идет своим чередом: он шантажирует их, а они платят. Работа в городской страже отвратительно оплачивается, да недавно ты сам рассказывал мне, что прелаты на вилле обсуждали, отчего городская стража в Риме такая коррумпированная.
– Но почему Сфасчиамонти не боится, что черретанам это рано или поздно надоест и они его убьют?
– Убьют его? Об этом не может быть и речи. Мертвый сбир – огромная проблема. Но вот если его подкупить, то все решается очень быстро и просто. Если его устранить, то еще неизвестно, кого поставят вместо него. А вдруг это будет какой-нибудь принципиальный человек, который не станет брать у черретанов деньги?
– А когда вы убедились во всем окончательно?
– После вашей попытки проникнуть в сферу в соборе Святого Петра мои подозрения возросли, но сегодня вечером я получил окончательное подтверждение своей догадки. Откуда, как ты думаешь, черретаны узнали, что Рыжий их сдал, как сказал Джеронимо?
– Сфасчиамонти, – проговорил я надтреснутым голосом.
Так значит, стражник помогал нам в расследовании, оказывая небольшие услуги, только для того, чтобы контролировать ход событий и сбить нас с толку, с горечью подумал я.
– Самое интересное, что мне пришлось ему заплатить за помощь. Получается, деньги шли к нему с двух сторон: и от меня, и от черретанов, – сказал Атто, язвительно улыбаясь.
А это вы придумали насчет фейерверка?
Я решил устроить его только в крайнем случае, чтобы вызвать переполох и воспользоваться всеобщей паникой. Идея твоего господина Спады завершить празднество пиротехническим представлением спасла нам жизнь. Ты только в последний момент узнал о том, что произойдет в амфитеатре. Понимаешь, я не имел права рисковать. Ведь ты мог проговориться Сфасчиамонти.
Я почувствовал, что краснею. Несмотря на свою благосклонность ко мне и дружбу, Атто в решающие моменты воспринимал меня, как простофилю, которому ни в коем случае нельзя доверять важные секреты. Тут уже ничего не поделаешь, подумал я. Шпион всегда остается шпионом. Он одинок и относится с недоверием даже к своим друзьям.
– Но почему вы взяли его сегодня ночью с собой?
– Чтобы проконтролировать. Он думал проследить за нами но все вышло наоборот. Угонио по моему указанию запретил Сфасчиамонти идти с нами в амфитеатр. Так он не сумел помешать нашим планам. Естественно, сбир ничего не мог возразить, в противном случае он вызвал бы массу подозрений, ведь, в конце концов, я плачу ему за то, чтобы он выполнял мои распоряжения. Возможно сбир и попытался бы тайно проникнуть в амфитеатр, чтобы выдать нас, но вот только он не знает, где тайный ход.
Я смотрел в пустоту перед собой. Этого просто не могло быть! Неужели я настолько не разбираюсь в людях? Неужели Сфасчиамонти и правда такой подлый и злой? Я вспомнил, как впервые повстречался с этим грубоватым, но смелым стражником, вспомнил, как он жалел, что не может убедить губернатора возбудить дело против тайной организации черретанов. Вспоминал этого сбира, которого могло отвлечь от работы только одно: визиты к матери…
– Кстати, – сказал Атто, словно прочитав мои мысли, – я поручил Бюва в перерыве между работой в библиотеке посетить священника в том квартале, где живет Сфасчиамонти, и порасспросить его немного. Знаешь, он обнаружил кое-что действительно интересное.
– Что?
– Мать Сфасчиамонти умерла шестнадцать лет назад.
Я молчал, опечаленный своей наивностью. А ведь Атто понял, что Сфасчиамонти нас предал, по собственным наблюдениям и информации, которая большей частью поступала от меня. Но вот я эту информацию логически сопоставить не сумел.
– Одного не понимаю, – вскинулся я. – Почему вы раньше его не разоблачили?
– Это один из самых глупых вопросов, которые ты мне когда-либо задавал. Подумай о Телемахе.
– Снова он? – раздраженно воскликнул я. – Я уже понял, что история Телемаха навела вас на идею отвлечь черретанов фейерверком. Но я, честно говоря, не понимаю…
– Гомер описывает Телемаха как умного, образованного и сильного человека, – перебил меня Атто. – Он хвалит его в каждом стихе. Но что говорит о нем Эвмей, свинопас, который так его любил? Он утверждает, что один из богов помутил ему рассудок. А его собственная мать, столь верная мужу Пенелопа? Она кричит о том, что Телемах лишился и разума, и духа. И это говорят те, которые любят его больше всего, делая такой вывод из его поступков. Они не разглядели тончайшей мудрости и осторожности его, казалось бы, неразумных действий. А знаешь почему?
– Он делает вид, что он сошел с ума, чтобы женихи, оккупировавшие дворец Одиссея, ничего не заподозрили, – ответил я. – Но еще раз повторяю, я не понимаю, что…
– Подожди и послушай меня. Телемах скрывал свою хитрость под маской безумия, чтобы заманить женихов в смертельную ловушку с луком Одиссея. Он сам говорил о том, что Зевс лишил его рассудка, а он радуется и смеется, глупый мальчишка. Чтобы спровоцировать своих жертв, Телемах попытался сам завладеть луком, с которым мог управиться только его отец. И продолжал свой спектакль до того момента, как Одиссей взял лук и победил всех женихов.
– Я понимаю, – наконец-то сказал я. – Выдавали Сфасчиамонти понять, что доверяете ему, до того момента, пока у нас не появилось преимущество.
– Именно так. Если бы я разоблачил его раньше, мы никогда ничего не узнали бы от Рыжего, не добрались бы до Угонио, и так далее.
