Тем не менее эта перемена утверждалась с большим трудом, поскольку в монашеской среде имелись решительные ее противники. В 1902 г. разгорелась полемика между православным писателем А. В. Кругловым и архимандритом Никоном (Рождественским). Круглов призывал монашество «выступить на службу людям делами не только внутренней духовной помощи, но и внешнего благотворения». Никон, последовательный сторонник созерцательного направления, утверждал, что благотворительность погубит монастыри, что единственная задача монашеской обители — церковные службы, молитва и воспитание духа, что мир не должен ничего ожидать от монастыря, кроме духовного подвига и молитвы[1004].
Некоторые монастыри, вступившие на путь развития благотворительности, сочетали ее с просветительной деятельностью. В упоминавшейся уже Владычно–Покровской общине существовали шестиклассная школа, фельдшерские курсы и школа шелководства. Церковноприходская школа для девочек действовала в Спасо–Бородин- ском женском монастыре. Для мальчиков такие школы были устроены в московском Покровском, ростовском Спасо–Яковлевском и других монастырях[1005]. Некоторые обители оказывали денежную помощь церковноприходским школам в соседних селениях. В 1914 г. на церков- но–школьное дело от монастырей поступило 506 тыс. руб.[1006]
МОНАШЕСКИЙ СЪЕЗД 1909 г.
В конце 1905 г., в разгар революции, правительство приняло решение о созыве Поместного собора Русской Православной церкви для решения общих вопросов о церковных реформах и перестройки отношений церкви с государством. Собор, однако, своевременно созван не был, а затем в правительстве возобладало другое мнение.
Вместо Собора было созвано несколько съездов более частного характера — миссионерский, монашеский, законоучительский.
Монашеский съезд открылся 5 июля 1909 г. в Троице–Сергиевой лавре. Присутствовало 50 действительных членов и 60 — с правом совещательного голоса. Председательствовал вологодский епископ Никон. В духовной печати была опубликована программа съезда, подготовленная Синодом. О самом съезде мало что известно.
Первым пунктом в программе стоял вопрос о введении в монастырях общежительного строя: сразу ли и везде или постепенно и в какой форме? Синод, по–видимому, намеревался вернуться к реформе, не состоявшейся в 60–е годы XIX в. Другие пункты программы, распадаются на несколько тем, среди которых особо был выделен вопрос о способах поднятия дисциплины. «Не должно ли, — говорилось в программе, — в видах ограждения монашества от великого соблазна пьянства и сродных ему пороков, внести в самый чин пострижения иноческого… обет совершенного воздержания от всяких спиртных напитков, дабы монахи уже по самому своему званию были трезвенниками; а если сие невозможно, то нельзя ли совершенно воспретить угощение иноков вином в трапезе монастырской и в келье настоятелей, и вообще какие принять меры к тому, чтобы воспитать в иноках отвращение к сему позорному и гибельному для них пороку?»
В другом пункте отмечалось, что «больным местом в монастырской жизни является вопрос о том, что делать с теми иноками, которые давно изменили своим обетам, живут зазорно, монастырской дисциплине подчиняются лишь настолько, чтобы иметь возможность пользоваться кельей и столом бесплатно, и составляют грязное пятно по своей неисправности». В связи с этим Синод ставил вопрос об упрощении процедуры снятия монашеского сана.
В программу был включен и вопрос о поднятии уровня подготовки монахов, поскольку некоторые из них, как говорилось в документе, «не могут дать ответа на самые простые, необходимые вопросы вероучения православного». Поэтому предполагалось устраивать в монастырях специальные курсы для послушников, беседы или уроки закона Божия «в пределах программы хотя бы начальной школы».
Вопрос о развитии монастырского старчества поднимался в двух пунктах. Составители, судя по всему, видели в нем главное средство искоренения изъянов монастырской жизни, воспитания иноков, поднятия уровня монастырей как религиозных центров и укрепления их авторитета. «Забота о сем должна быть первейшею заботою как настоятелей, так и старшей братии и самих епископов».
Особо был выделен в программе вопрос о том, «как должны служить отечеству иноки и инокини во время смут внутренних и войны»[1007].
Вскоре после того, как съезд окончил работу, в синодальном органе «Церковные ведомости» была напечатана статья известного православного писателя ?. Поселянина. «Насколько можно судить по столь скудно проникавшим в печать отголоскам монашеского съезда, — писал он, — на съезде совсем не был затронут один из важнейших вопросов монашеской жизни: о благотворительной деятельности монастырей». В связи с этим автор напомнил о давней полемике между писателем Кругловым и архимандритом Никоном, который в последующие годы был возведен в сан епископа, определен на вологодскую кафедру и председательствовал на монашеском съезде.
Точка зрения Круглова, писал Поселянин, имела тот изъян, что недооценивала значение «жизни созерцательной» и достижение этим путем «таких даров духовных, какие сияли русскому миру в лице, например, старцев Серафима Саровского и Амвросия Оптинско- го». Но среди людей иноческого склада, продолжал автор, «далеко не все по природе — созерцатели»: «Есть люди природы деятельной, которые без живого труда хиреют, которым труд нужен так же, как воздух». Между тем русские монастыри в основном приспособлены к жизни созерцательной.
Приюты и больницы, говорилось в статье, устраивал еще Василий Великий, монахи Троице–Сергиева монастыря в дни Смуты хоронили убитых, кормили голодных и выхаживали раненых, и нет никаких причин отказываться от благотворительности в относительно спокойные времена: «одно вовремя предупрежденное бедствие, достаточно рано захваченная болезнь, заботливо сохраненная жизнь — одним словом, разумно направленная благотворительная деятельность сколько вычеркивает из будущего горя и испытания!» Автор призывал к созданию, наряду со старыми обителями созерцательно- молитвенного направления, «монастырей нового типа», «в которых бы, за исполнением ежедневного круга служб, силы иночествующих работали в направлении благотворительном[1008] °.
Через некоторое время в том же печатном органе с резкой отповедью Поселянину выступил епископ Никон. Нельзя утверждать, писал он, будто монашеский съезд прошел мимо вопроса о благотворительности. Наоборот, съезд подробно рассмотрел этот вопрос и высказался против открытия в монастырях «таких благотворительных учреждений, в коих жизнь без правильной организации труда невозможна» (т. е. школ, больниц, приютов и т. п.). Их режим неизбежно приходит в противоречие с режимом монастырей, ломает монастырский устав. Монастыри не чуждаются благотворительности, расходуют на нее большие суммы, говорилось в статье, но то, к чему призывает Поселянин, — попытка «мира» вторгнуться в монастыри, отвлечь иноков от «единого на потребу», использовать их применительно к мирским нуждам. «Мы, монахи, — писал Никон, — не скрываем ни от кого горькой истины, что число добрых иноков в последнее время зело оскудело в наших обителях… В таком случае не лучше ли некоторые монастыри совсем закрыть, чем преобразовывать их в какие?то монастыри нового типа. Открывайте, если угодно и какие угодно союзы, братства, общины…, но не называйте уже их монастырями, дабы не смешивать понятий, не подменивать одно другим, не изменять основному принципу и не делать уступки духу времени в самой сущности дела»[1009].
Спор между Поселянином и Никоном показал, что накануне первой мировой войны верх одержали сторонники традиционного, созерцательного направления в монашестве. Монастыри, выделяя на благотворительность и другие «мирские» потребности некоторые средства, все же попытались отгородиться от «мира» и его проблем. Вряд ли, однако, это было возможно, пребывая не в глухих лесах, а в гуще народной жизни.
МОНАСТЫРИ В ПЕРИОД ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Первые же сражения мировой войны показали ее особо кровопролитный характер. Спешно переоборудовались под госпитали и расширялись монастырские больницы, открывались новые. К концу 1914 г. лазареты были открыты в 207 монастырях. 139 из них были собственно монастырскими, а 68 принадлежали другим организациям. В собственных монастырских лазаретах насчитывалось 4135 кроватей.
