беличий заповедник. Но я не мог спустить его с поводка. Это мой пес-компаньон, и я мог позволить ему только помечтать об охоте.
И все же к январю я понял, что в нашем чистеньком коконе скоро грянут перемены. На протяжении нескольких недель, приезжая домой, мы со Вторником слышали шаги маленьких лап за дверью моего домовладельца, Майкла Чанга (он жил на первом этаже против входной двери). Сначала шаги были медленные, потом превращались в быстрое постукивание по линолеуму, которое внезапно заканчивалось глухим ударом о дверь, — это всякий раз заставляло Вторника отпрянуть. После короткой паузы, в течение которой мой пес усиленно принюхивался, слышались возня, высокий скулеж и царапанье когтей по полу: создание за дверью пыталось устроить подкоп.
— Пойдем, Вторник, — говорил я, таща пса к узкой лестнице. Он всегда задерживался, глядя в щель под дверью, но стоило ему отвлечься, и он снова становился прежним Вторником, медленно шел передо мной, чтобы я мог с его помощью сосредоточиться на ступеньках.
Однажды, работая за столом, я заметил, что Вторник, валявшийся в своей вялой дневной позе, подскочил, навострил уши, а потом уставился на дверь. Через несколько секунд я услышал быстрые шаги маленьких лапок по лестнице и частое дыхание у порога. Вот оно.
Это создание выпустили наружу.
Больше ничего не случилось, к вящему разочарованию Вторника. Когда ситуация повторилась, пес умоляюще посмотрел на меня, но я отрицательно покачал головой. Животное поскреблось, поскулило, и я услышал более тяжелые шаги на лестнице.
— Не стучи, — мысленно просил я. — Не стучи.
Не то чтобы я не хотел, чтобы у Вторника были друзья. Мы прошли наш двухмесячный период создания связи, и я не сомневался: пес признал во мне своего вожака. Я колебался по более личным мотивам. Мне было спокойнее, когда Вторник со мной, когда мы только вдвоем, и я не хотел, чтобы меня беспокоили. Я хотел сберечь то время, которое мы проводили вместе, и нашу тихую обитель. Я знал, что в конце концов придется снова налаживать связи с большим миром и что Вторник будет моим проводником туда, но я еще не был готов.
Однако Вторник так искренне оживлялся, что я понял: не смогу долго держать его взаперти. Я слишком сильно его люблю. Так что к маленьким лапам на лестнице, мягкому хныканью и тяжелой поступи я прислушивался все с большим расположением. Иногда я радовался, когда женский голос говорил:
— Пойдем, Велли, пойдем.
Порой даже огорчался, когда они уходили. Я не собирался начинать общение, но был уже готов открыть дверь.
Поэтому с некоторой долей облегчения услышал наконец стук. Это была Хуанг, жена моего домовладельца Майка.
— Можно Вторник поиграет с Веллингтоном? — спросила она.
Я посмотрел вниз. Рядом с женщиной стоял мускулистый французский бульдог раза в три меньше Вторника. Он был почти весь белый, с парой коричневых пятен. Кривые лапы, классическая бульдожья морда: сплюснутый нос, глаза навыкате, болтающиеся брыли и самый сердитый изгиб нижней губы из всех, что я видел. Надо признать: у этой собаки была изюминка.
— Конечно, — сказал я, стараясь сдержать смех.
У моего домовладельца-камбоджийца французский бульдог с английским именем и взглядом на мир, как у настоящего жителя мегаполиса, — очень нью-йоркским.
— Вторник, — я обернулся, — познакомься с Велли…
Бум. Не успел я представить бульдога своему псу.
Вторник уже подскочил к двери. Он даже не остановился для традиционного обнюхивания под хвостом в знак дружбы. Рванул наружу, сбил Веллингтона с ног и повалил на спину. Велли подпрыгнул с коротким гавком, выпятил нижнюю губу, а потом кинулся на Вторника, который с энтузиазмом снова толкнул крепыша, и бульдог уселся на задницу. Они боролись на площадке: маленький Велли пытался прыгнуть на большого Вторника, а тому всегда удавалось его оттеснить, — и тут оба внезапно скатились по ступенькам клубком из лап, шерсти и морд.
Когда мы с Хуанг подбежали к лестнице, Вторник уже вскочил и несся вверх, перепрыгивая по четыре ступени кряду. Веллингтон не отставал, маленькими кривыми лапками пересчитывая каждую ступеньку; но небольшой рост с лихвой компенсировался упорством. На верху лестницы Вторник бросил на меня один короткий взгляд, вывалив язык и дергая бровями, и тут Веллингтон ударил его в бок и впечатал в стену. Псы мгновенно принялись за свое, стали кататься и кусать друг друга. Вторник лежал на спине, а Веллингтон скакал вокруг его головы. Велли схватил моего пса за ухо, тот закинул лапу бульдогу на плечо. Оба пыхтели и фыркали, толкали друг друга, а потом снова покатились по лестнице. Я посмотрел вниз: Вторник, тяжело дыша, сидел на площадке с широкой дурацкой улыбкой на морде.
— Где Велли, Вторник?
Вторник встал, и под ним оказался распластанный Веллингтон с бешеными глазами. Песик уже тяжело дышал своим сплюснутым носом, но он был азартный игрок. Велли вскочил на ноги и помчался вверх по лестнице прямо за Вторником, с чавканьем хватая его хвост.
Хуанг рассмеялась. Я тоже. Было уморительно наблюдать за тем, как маленький коренастый песик нарезает круги вокруг Вторника. У Веллингтона было полно энергии, а Вторник был поумнее. Игриво молотя передними лапами, ретривер загонял Велли в угол, а потом пихал его головой, пока бульдог пытался схватить Вторника за уши и сжать зубами.
— Думаю, они друг другу понравились, — сказала Хуанг.
— Пожалуй, вы правы.
После этого их игры стали похожи на видеоигру «Донки Конг». Стоило нам зайти в дом, дверь Майка и Хуанг распахивалась, и Велли вылетал к нам. Вторник готовился к удару, а потом опрокидывал маленького бульдога на землю, пощипывая его за живот. Веллингтон взбегал по лестнице, пыхтя у Вторника за спиной, а потом оба они снова мчались вниз, а мы с Майком или иногда с Хуанг стояли на первом этаже и смеялись.
Однажды Вторник скатился по ступенькам, весь покрытый белой пылью и кусками штукатурки. Даже стоя в низу лестницы, я видел вмятину, где пес врезался в стену. Майк обратил это в шутку.
— Не волнуйся, я все починю, — сказал он.
Я был хороший жилец. Невероятно тихий (никогда не приводил гостей, не включал музыку, у меня не было телевизора, а сам с собой я говорил разве что вполголоса), патологически опрятный, всегда платил вовремя. По этим причинам я нравился Майку, но пока Велли и Вторник не начали играть вместе, мы с домовладельцем обменялись разве что парой слов. После того, как собаки принялись бедокурить, мы стали болтать в холле. Майк был приятный парень, прошедший концлагерь в Камбодже, отец двоих взрослых детей. Уверен, он удивился бы, если бы узнал, что в течение нескольких месяцев был моим лучшим другом в Нью-Йорке. По крайней мере — единственным человеком, с которым я регулярно общался.
Майку тоже нравилось проводить со мной время. Я знаю это, потому что за следующие несколько месяцев стену на верху лестницы он чинил, наверное, раз десять-двенадцать и каждый раз смеялся.
— Им нравится, — говорил он. — Пусть поиграют.
И действительно, им очень нравилось. Эти двое были полны энтузиазма и любили гоняться друг за другом. Они носились, хотя лестница была шириной всего в несколько шагов, и сталкивались они неслабо. Веллингтон был маленький, но очень крепкий пес.
— Он бегает, прямо как Эммит Смит, — гордо сказал Майк.
И правда. У Эммита Смита, отменного фулбека команды «Даллас Ковбойз», центр тяжести расположен низко, у него мощный бег, его коронный прием — резкая смена направления. Велли бегал точно так же, и Вторник каждый раз разворачивался, когда бульдог болидом носился туда-сюда, но в отличие от Эммита Смита Веллингтон был криволапый, нервный и постоянно тряс задом, будто смешивал «Маргариты» своим обрубленным хвостом. Когда псы боролись, то всеми силами старались взять верх и, падая со ступенек, катились кубарем, кусались, били когтями, пока не ударялись об пол.
Вскоре я сообразил, что из дома нужно выходить на полчаса раньше — на случай если на нас нападет Веллингтон. Двадцать минут собакам на игру. Обычно за это время бульдог выматывался так, что падал с ног, тяжело дыша в изнеможении, и разваливался на прохладном полу у основания лестницы.
