Все это было частью дрессировки. Щенки вроде Вторника должны не только выполнять команды — у них должна выработаться трудовая этика. Они обязаны понимать, как служить людям, и желать награды за свою службу. В течение следующих двух недель объем дрессировки все увеличивался, а контакт с матерью сокращался: к моменту расставания (обычно у собак это происходит в возрасте восьми недель) дрессировке нужно было посвящать уже четыре дня в неделю. К тому времени связь с матерью заменялась на связь с человеком, который гулял с ним, давал команды и общался с щенком при помощи поводка. Заботились о Вторнике превосходно. Дважды в день вычесывали, кормили самой полезной пищей. Свободное от работы время песик проводил с братьями и сестрой, так что его держали в тонусе — как в физическом, так и в умственном плане. Но ни в коем случае не баловали. Вторник входил в систему, и все в ней, даже время отдыха, было тщательно отмерено с целью воспитать идеального пса-помощника. Как сказала Лу Пикар деловым говорком жителя нью-йоркского пригорода:
— Мы проявляем симпатию к щенкам, но вот любовь не достается им даром. Поработаешь — получишь любовь. Просто так мы любовь не расточаем.
А в другой раз она призналась мне:
— Все дело в клиенте… я стараюсь дать своему клиенту больше независимости, свободы и позитивного общения.
Высокая и худощавая, с копной непослушных каштановых волос, Лу не приукрашивает свою работу. Она может говорить о собаках, как о «Фольксвагенах» или «Роллс-Ройсах», рассказывая о своих методах, но даже урезанные описания никого не обманут. Она дрессирует собак не ради денег, и (в отличие от многих других специалистов в этой сфере, с которыми я знаком) ей не нужно льстивое обожание публики — она не собирается заигрывать со знаменитостями. Она занимается своим делом ради клиентов, ради собачьей любви и еще — в память об отце.
Лу потеряла свою мать подростком, и отец растил девочку один. Работал изо всех сил, жертвуя всем ради ребенка. Так и не женился во второй раз, но все время мечтал о путешествиях, а порой и о переезде — может, во Флориду — когда-нибудь, когда-нибудь. Когда отец вышел на пенсию, Лу так радовалась за него. Наконец-то он исполнит свою мечту. Через две недели у него случился удар.
— Я была злая, — сказала мне Лу однажды. — Я не агрессивна, но готова лезть в драку, если унижают того, кому и так несладко. Если человек уже лежит на земле, а ты его пинаешь и пинаешь, я лезу в гущу с кулаками, «ты отвали, а ты поднимайся!» — такая уж я есть… Так что, когда папу хватил удар, я была в ярости. Это было несправедливо. Что теперь будет с твоими золотыми годами?
Отец Лу с трудом мог передвигаться и говорить, и Лу с мужем перевезли его к себе. Через несколько недель он впал в глубокую депрессию.
— Я должен был умереть, — бормотал он снова и снова. — Лучше бы я просто умер.
Методы традиционной медицины не помогали, поэтому Лу попробовала нечто новенькое. Она выдрессировала пса. В то время она превращала молодых собак богатеньких жителей пригорода в послушных домашних зверюшек, так что в гараже у нее жила целая свора. Женщина смастерила нечто вроде сбруи с жесткой ручкой и научила одного из своих лучших псов стоять смирно — у дрессировщиков собак-компаньонов это называется «замри», но тогда Лу этого еще не знала.
Лу хотела, чтобы собака в такой сбруе помогала отцу подниматься с постели и ходить по дому. Отец относился к затее Лу скептически. Пока не попробовал. В первый день он смог встать с дивана с помощью пса. Еще через несколько дней начал ходить на кухню. Что еще важнее, он стал разговаривать, и не в своей обычной манере «ах, какой я несчастный». Он стал разговаривать с собакой. Все началось с простой необходимости, постоянного общения, состоящего из команд и поощрения. Но вскоре оно превратилось в настоящий разговор. Пес дарил старику свободу и вдобавок то, чего Лу не ожидала, — дружбу. Отец начал звать пса к себе и разговаривать с ним, как с другом. Они целый день проводили бок о бок и скоро даже спать стали вместе. Как-то вечером, наблюдая, как эти двое входят в кухню, улыбающиеся и счастливые, Лу повернулась к мужу и сказала:
— Вот чему я хочу посвятить жизнь!
Муж ответил:
— Тогда действуй.
Год спустя, после специализированного обучения в «Грин Чимниз Фарм», легендарном месте дрессировки собак-компаньонов в Бингеме, Нью-Йорк (где в рамках терапии Вторника кормили дети с эмоциональными расстройствами), Лу Пикар основала СКВП. Вскоре ее муж ушел с работы и присоединился к Лу. Сколько жизней они изменили с того момента! Мальчик с серьезной травмой мозга после аварии. Девочка-аутист, которая не могла создать связь ни с одним живым существом. Подросток с церебральным параличом. Солдат, лишившийся ног в результате взрыва самодельной бомбы. Я не могу назвать имен, но зато могу сказать, как собаки повлияли на этих людей. Псы не просто глубоко изменили их жизни, а стали одним из лучших и важнейших событий. Они явились ответом на их молитвы, на молитвы из глубины души, а не «помоги мне выиграть в этом футбольном матче». Если ты становишься клиентом СКВП, каждый день твоей жизни кардинально меняется. Я знаю, потому что именно это сделал для меня Вторник.
Такую силу не выработаешь просто дрессировками. Если будешь прививать собаке только способность понимать человеческие желания и потребность угождать людям, далеко не уедешь. Нечто очень важное кроется и в самих отношениях. Собака-компаньон должна быть абсолютно предана своему хозяину, чувствовать необычайную, запредельную близость к нему. Чтобы создать такую особенную связь, СКВП вырабатывает у псов потребность. В первые три месяца щенка вроде Вторника один и тот же человек не может дрессировать дольше двух дней подряд. С трехдневного возраста будущих компаньонов учат искать у людей любви и признания, но им никогда не дают наладить связь с одним-единственным дрессировщиком. Псы окружены любовью, но изолированы от истинного объекта своих чувств — постоянного хозяина.
Признаюсь, мне нелегко думать об этом. В конце концов я сам был таким. Вернулся после двух сроков в Ираке, чужой для всех. Я порвал связи с родными. Перестал общаться с товарищами по оружию, уехал за тридцать миль, поселился в трейлере, отгороженном забором, вместо того чтобы быть рядом, «в одном строю». Два года прожил в Нью-Йорке, со всех сторон окруженный людьми и все равно от всех отделенный. Да, я общался с десятком людей, ездил на лекции в Колумбийский университет, даже ходил порой на бейсбольные матчи или на концерты с другими ветеранами. Но внутренне я был неприкаян, не способен на отношения — пуст.
Лу считает, что я зря себя накручиваю.
— Собаки не похожи на людей, — объяснила она. — Они живут настоящим. Я счастлив сейчас? Я получаю то, чего хочу в данный момент: еду, кров и поощрение? Они не беспокоятся о будущем. Им нужна связь — я хочу сказать, это биологическая потребность, — но они не тоскуют по ней, как ты тогда, Луис, потому что не грустят о том, чего никогда не знали. Я не могу дать собаке все радости жизни, ей придется подождать появления хозяина, чтобы осознать: трава зеленее рядом с ним.
Уверен: в СКВП Вторник был счастлив. Он просто с ума сходит от радости каждый раз, когда мы приезжаем туда в гости. Это случается нечасто, потому что от моей манхэттенской квартиры до центра в Доббз Ферри, штат Нью-Йорк, нужно добираться три часа на общественном транспорте, а это психологически тяжело. Но стоит нам сесть в поезд на Большом Центральном вокзале, Вторник уже знает, куда мы едем. Изменяется осанка, а хвост виляет так бешено, что аж ляжки вразлет. Пес послушно сидит возле меня, потому что знает: в замкнутом пространстве только он помогает мне оставаться спокойным, — но как только мы сходим на станции «Доббз Ферри», ретривер начинает натягивать поводок. Частенько я даже два-три раза останавливаюсь посреди платформы и командую «рядом!». На мгновение он подчиняется, но потом снова несется вперед. Это на Вторника совсем непохоже. Он знает: мне нужно, чтобы он был рядом, поэтому никогда не тянет меня вверх по лестнице. Но на станции «Доббз Ферри» он иногда теряет контроль. В маршрутке он имеет обыкновение долго выглядывать в окно, шлепая хвостом по сиденью, вывалив язык и задыхаясь от возбуждения. В этот раз, когда мы приехали в СКВП, он сиганул через сиденье маршрутки прямо в раскрытую дверь, а это серьезное нарушение профессиональных обязанностей.
Но я не могу винить пса за такой проступок, как не могу укорять за то, что он обнюхивает пожарные гидранты и наблюдает за белками. Моя квартира — это дом Вторника, но к центру СКВП он сильно привязан. Если б он был человеком, я сказал бы, что там он стал мужчиной. В конце концов для собаки два
