Мне цитировали следующее высказывание одного из арабов: «Законность! В старые дни, при турках, мы платили судье и заранее знали результат, а теперь платим намного больше адвокату и не знаем, чем закончится дело. И это вы называете законностью!».
Но полицейский участок напоминает новый экслибрис на старой книге. Это знак последнего владельца. Столь явная новизна подчеркивает иллюзорность самой природы собственности. В нескольких шагах от участка начинается узкая главная улица Вифлеема, которая идет то вверх, то вниз между тесно стоящими белыми домами. Даже на Родосе, Мальте или Кипре, где крестоносцы надолго задержались в бастионах и за стенами укреплений, едва ли можно найти столь явные приметы эпохи крестовых походов, как на узкой главной улице Вифлеема. Здесь крестоносцы все еще живы! Они смотрят на вас голубыми европейскими глазами. И хотя они называют себя арабами-христианами, лица у них фламандские и французские, возможно, английские. В тени белых стен сидят старухи, которые поднимают навстречу прохожим морщинистые лики, словно сошедшие с картин Мемлинга.
Одежда вифлеемских женщин совершенно уникальна, она тоже является напоминанием о крестовых походах. Замужние носят высокий головной убор, покрытый ниспадающей вуалью, заколотой под подбородком и откинутой через плечи на спину. Считается, что это образчик европейской моды, которая, с одной стороны, привела к появлению шутовского колпака с прицепленной вуалью, а с другой — известна как украшение принцесс из волшебных сказок. Была ли эта мода перенесена в Палестину европейскими дамами во времена крестовых походов или сформирована ими на Востоке, — как версия серебристого рогатого колпака, лишь недавно вышедшего из употребления в Сирии, — а потом попала в Европу, сказать не могу. Но те, кто специально изучал этот вопрос, равно как и историю потомков крестоносцев в Вифлееме, сходятся на том, что и уборы, и лица являются реликтами Латинского королевства Иерусалима.
А почему бы и нет? Вифлеем — исключительно христианский город. Около столетия назад, в качестве наказания за восстание, мусульмане были изгнаны из города по приказу Ибрагима-паши, память о котором держится в Вифлееме крепче, чем воспоминания о судье Джеффрисе в Уилтшире. Правда, в последнее время мусульмане понемногу возвращаются, но пока их здесь совсем немного.
На протяжении веков христианская община, потомки крестоносцев, если хотите, проживала в Вифлееме, держась особняком, вступая в браки внутри своего круга и сохраняя, благодаря этому, европейский тип внешности. Женщины весьма застенчивы. Они решительно избегают туристов и их фотокамер. Они просто бегут от камеры, как от дьявола.
Сам город маленький и не тронут внешними влияниями. Вдоль главной улицы тянутся ряды лавок и мастерских. Входы в них окаймлены открытыми арками, а сама улица настолько узкая, что сапожник может сидеть у себя и беседовать через улицу с соседом-бакалейщиком, не повышая голоса.
На меня Вифлеем произвел впечатление мира и гостеприимства. В Иерусалиме чувствуется напряжение конфессионального конфликта, Вифлеем выглядит тихим и даже счастливым. После изгнания мусульман в нем почти не слышно громких голосов. В Вифлееме остался один муэдзин, зато много колоколов.
Мне несколько раз приходила мысль, что будь белые дома окружены деревьями, а по стенам вилась бугенвиллия, я бы вообразил, что нахожусь в одном из городков Андалузии. Но полного сходства, конечно, нет. Жаркое высокогорье Иудеи видно с любой улицы.
Как-то я читал историю, кажется, Г. Уэллса, о человеке, который нашел в самой обычной стене дверь в сад Гесперид. Я невольно вспомнил об этом в Вифлееме, остановившись перед дверью в массивной стене. Она была настолько низкой, что даже карлику пришлось бы склонить голову, чтобы пройти в нее. За ней находилась церковь Рождества. В Вифлееме говорят, что все двери церкви, кроме этой единственной, давно заложены, а она сделана такой низкой, чтобы «неверные» не могли въехать внутрь на коне и зарубить молящихся.
Но стоило мне склонить голову и пройти внутрь, как, распрямившись, я вдруг оказался — в Риме! Причем в Риме Константина Великого или, вероятно, следует сказать — Новом Риме. Это был величайший сюрприз для меня в Палестине. Я ожидал найти обычную, традиционно украшенную церковь с темным закопченным алтарем, запутанными лестницами и проходами многократно реконструировавшегося здания, но внезапно оказался в холодной, аскетичной римской базилике. Массивные коринфские колонны из тускло-красного камня поддерживают крышу и делят церковь на нефы. Я находился в церкви, построенной Константином Великим в знак его обращения в христианство. Безусловно, одним из чудес Палестины можно назвать то, что эта церковь пережила множество опасностей, обративших другие здания в прах. И вот она, самая ранняя христианская церковь, действующая поныне, в более или менее изначальном виде. На стенах сохранились даже фрагменты неярко мерцающих золотых мозаик.
Я посмотрел на крышу. Меня интересовало, остались ли там хотя бы частицы английских дубов, которыми Эдуард IV реконструировал кровлю церкви Рождества. С этой целью он приказал срубить дубы и отослал в Святую Землю тонны свинца, и все эти материалы были доставлены в Яффу на судах Венецианской республики. Францисканцы приняли этот благочестивый дар и перевезли его в Вифлеем. Насколько я понимаю, свинец был переплавлен турками в XVII веке на пули, которые использовались в войне с той самой республикой, которая доставила металл в Палестину; но, наверное, где-то над римскими нефами сохранился хотя бы один фрагмент дуба из лесов Англии XV века.
Церковь возведена над пещерой, которая была признана местом рождения Иисуса Христа за два столетия до того, как Рим стал христианским государством. Грот считался христианами священным уже во времена Адриана. Чтобы осквернить святилище, как это было сделано с Голгофой, император приказал построить над ним храм Адониса. Константин снес этот храм и выстроил церковь, существующую по сей день. В ней есть нечто трогательно-старательное, словно Римская империя еще не вполне понимала новую веру, а делала всего лишь первую, неловкую попытку почитания. Некоторые специалисты считают, что колонны церкви попали сюда из храма Юпитера.
В церкви шла служба. Сначала я подумал, что на хорах монахини, но оказалось, это обычные вифлеемские женщины в характерных головных уборах. Под высоким алтарем — пещера, по традиции считающаяся местом рождения Христа. В нее ведут два лестничных пролета, расположенных по бокам от хоров. По пути вниз я вынужден был прижаться к стене, так как навстречу поднимались два греческих монаха, черноглазых и чернобородых, окутанных ароматом благовоний.
Пятидесяти трех серебряных лампад едва хватает для освещения подземной камеры. Пещера невелика, всего четырнадцать ярдов в длину и четыре в ширину. Стены покрыты драпировками, пропахшими старыми благовониями. Если чуть отодвинуть эти драпировки, вы увидите шероховатые, темные стены пещеры. Украшения из золота и серебра тускло мерцают в неярком свете лампад.
Я думал, что нахожусь в пещере один, пока не заметил движение в сумраке, это был полицейский, который всегда находится на дежурстве, чтобы предотвращать конфликты между священниками греческой православной и армянской церквей. Церковь Рождества, как и Храм Гроба Господня, является коллективной собственностью разных конфессий. Она в равной мере принадлежит католикам, православным и армянам- монофизитам.
Все они так ревностно отстаивают свои права, что порой даже подмести пол бывает опасно, а на некоторых колоннах видно по три гвоздя: на один вешают свой образ католики, на другой — греки, а на третий, «нейтральный» — представители любой другой конфессии.
На полу я увидел изображение звезды, а вокруг нее — латинскую надпись: «Здесь Иисус Христос родился от Девы Марии». Столетие назад удаление этой звезды стало поводом раздора между Францией и Россией, который привел к Крымской войне.
Подобные факты могут показаться чудовищными; но, увы, мы живем в несовершенном мире. А потому необходимо, приходя в Церковь Рождества или Храм Гроба Господня, попытаться простить слабости человеческой природы и обратиться мимо них к истине и красоте, которую они лишь затемняют.
Стоя в темной, одуряюще пахнущей пещере, боюсь, я забыл все те умные ученые факты, которые написаны о Рождестве немецкими профессорами; мне почудилось, что я слышу голоса, поющие по- английски под морозным небом:
