учил их. Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, встав, последовал за Ним»80. Из слов евангелиста Марка совершенно ясно, что пункт сбора податей находился у озера. Если так, он предназначался для сбора пошлин на привозимые по воде товары и начисления процента с улова рыбы, пойманной местными рыбаками. Единственное место для подобной заставы могло быть на причале.
Очевидно, Матфей был всего лишь одним из многих столь ненавидимых мытарей — сборщиков податей, служивших в окрестностях Галилейского озера. Это место, должно быть, просто кишело ими: приграничный район, куда стекались товары караванными маршрутами из соседней тетрархии Филиппа, с противоположного берега озера, считавшегося греческой территорией, и все они облагались таможенными сборами. Доход Ирода с его тетрархии составлял 200 талантов (около 42 240 фунтов стерлингов), и мы можем не сомневаться, что мытари выжимали все до последней монеты.
Матфей, о котором часто говорят как о римском служащем, в действительности им не был. Он был местным таможенником на службе Ирода Антипы. Талмуд упоминает два рода мытарей: общих сборщиков податей
Легко вообразить, что Матфей, если пост его находился на причале Капернаума, имел множество случаев видеть, как приезжает и уезжает Иисус. Вот мнение доктора Эдершейма, который нарисовал прекрасную картинку в книге «Жизнь и времена Иисуса Мессии»:
«Насколько мы можем судить, еще задолго до знаменательного дня, который навсегда определил его жизнь, Матфей в сердце своем уже стал учеником Иисуса. Только он не осмеливался, не мог, не надеялся на личное признание — и еще меньше на возможность стать учеником. Но когда этот день настал, и Иисус остановил на нем взгляд, полный любви, взгляд, проникавший в самую глубину его души, и сделал его истинным ловцом человеков, не понадобилось и мгновения на раздумья или сомнения. Стоило Ему произнести „Следуй за Мной“, прошлое было поглощено небесным блаженством настоящего. Он не сказал ни слова, ибо его душа пребывала в безмолвном изумлении от неожиданной любви и милости; и он встал, оставил таможню и последовал за Ним».
Самая священная и поразительная ассоциация, которую вызывают эти странные сердцевидные камни, — серый рассвет на озере, когда Иисус явился семи ученикам после Воскресения. Они не узнали Его, увидели лишь одинокую фигуру, стоящую на берегу, и услышали голос, обращенный к ним. Если эти камни — те самые, о которых говорит предание, значит, именно на них воскресший Христос развел огонь и положил на него рыбу и хлеб. И когда серые предрассветные сумерки перешли в сияние утра, произошло одно из самых трогательных событий евангельской истории: апостол Петр был прощен за отступничество и услышал то же самое приглашение, что и в первый день ученичества: «Следуй за Мной».
И с этих камней маленькая группа последователей услышала слова, которые выражают самую суть их пастырской службы:
«Паси овец Моих!»81
На протяжении всего марта журавли летят на север через Галилейское озеро. Они мигрируют из Центральной Африки и путешествуют через Палестину до России. «И аист под небом знает свои определенные времена, и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь, а народ Мой не знает определения Господня»82, — говорил Иеремия.
Я всегда буду думать о перелете журавлей как об одной из характерных примет Галилеи. Они летят на огромной высоте, и их можно не заметить, пока солнце, сияющее на белых перьях, не превращает птиц в видение снегопада на фоне голубизны. Они движутся медленно, делают круги в воздухе, это гигантское скопление тысяч птиц, которые порой замирают на месте и начинают вращаться вокруг одной точки, словно размышляют, не спуститься ли им. Но через полчаса, если взглянуть на небо, вы обнаружите, что они уже скрылись за горой Хермон.
Повсюду вокруг Табги встречаешь черно-белых зимородков, как правило, парами. Они парят над Галилейским морем, как ястребы, и резко пикируют в воду, практически всегда выуживая оттуда маленькую рыбку. Эти черно-белые зимородки, такие простенькие по сравнению с переливающимися сине-зелеными собратьями, обитающими у английских водоемов, напомнили мне одну любопытную легенду, связанную с этим видом птиц. История гласит, что все они были изначально серыми или белыми, а яркий окрас получили, когда, покинув Ноев ковчег, полетели прямо на свет заката. Я не готов ответить на вопрос, как зимородкам Галилеи удалось пережить потоп!
Есть в этом районе и другие виды птиц, напоминающие наших сверкающих зимородков, но это щурки.
Самый домашний звук в Галилее — чириканье воробьев. Их тут огромная колония, обитающая в эвкалиптовом лесу Табги, и каждый вечер они пронзительно щебечут, пока не наступает закат, и лишь тогда унимаются и засыпают.
Эвкалиптовая роща — самое необычное место на Галилейском озере. Под высокими деревьями всегда прохладно, а почва мягкая, и под ногами похрустывает мертвая листва — почти как в родном лесу.
В самую отчаянную жару я мог сидеть там часами, наблюдая за зимородками и водяными черепахами. Эти черепахи очень робкие, но молодые и неопытные порой лежат на краю водоема, вместо того чтобы занимать камни посередине источника. Их очень легко поймать, и в таком случае удается заметить змеевидную головку, мгновенно ныряющую под панцирь, из-под которого сверкает острый взгляд крошечных черных глазок. Под водой плавают они с удивительной скоростью, их маршрут можно проследить по тупым носам, высовывающимся на поверхность с абсолютной регулярностью, так как им необходим воздух. Я рад, что арабы не обнаружили никакой коммерческой пользы в их панцирях, иначе черепах здесь уже давно бы не было. И хотя они путешествуют по всему периметру Галилейского озера, теплый, прогретый солнцем скальный бассейн явно оказался их излюбленным местом обитания.
Арабы рассказывают о черепахах довольно примечательную историю. Говорят, однажды какая-то женщина хлопотала у плиты, выпекая хлеб, а другая женщина проходила мимо и попросила дать ей кусок. Отказать в куске хлеба здесь считается чудовищным поступком, и тем не менее хозяйка заявила, что ей нечем поделиться. Тогда госпожа Фатима, ибо это была именно она, наложила проклятие на ту, что пекла хлеб, пообещав, что она всю жизнь будет таскать печь на себе. Несчастная женщина стала черепахой, и арабы, вытаскивая черепах из воды, показывают темно-коричневые отметины на панцире, утверждая, что это следы нагара на печи.
Иногда вечерами арабская лодка скользила вблизи берега, и лодочник Абдул, который никак не мог опомниться от размеров первых чаевых, которые я ему дал, прыгал в воду и шлепал к берегу. Он очень любил английские сигареты и, затягиваясь, далеко запрокидывал голову.
Как-то я спросил его, рассказывают ли арабы в Галилее истории об Иисусе.
— О да, — ответил он. — Иса исцелил дочь царя Гергесы, у который были демоны под ногтями.
Я понятия не имел, что означают «демоны под ногтями», и никто не смог мне этого объяснить.
Арабы знают, что Иисус ходил по воде озера, они почитают дерево, растущее на вершине горы и отмечающее место, где, по преданию, было совершено одно из чудес. Его называют Деревом Благословения, и местные жители верят, что если сжечь одну ветку с этого дерева, можно исцелиться от любых болезней.
Многие из историй Абдула для меня не имели смысла, а может, его английский был недостаточно хорош или мой разум затуманился из-за бесконечной жары. Мне нравилось слушать его мягкий, монотонный голос, смотреть на голубую воду озера, на черепах, греющихся на камнях в лучах солнца, следить за медленным полетом журавлей, летящих к северу.
Однажды утром рыбаки отвезли меня на гребной лодке к устью Иордана, где, выйдя на берег вместе с Абдулом, я прошел к руинам Эль-Телль, которую некоторые ученые мужи определяют как Вифсаиду Юлию.
