Жениха. Алтарь церкви закрыт от конгрегации драпировками. Епископ и духовенство обходит церковь в круговой процессии, оставаясь перед завесами. Сорок раз поют «Кирие элейсон»[19], десять раз по-гречески и тридцать раз по-сирийски. Сорок раз верующие простираются ниц. Потом епископ восклицает: «О Господи! О Господи! О Господи! Открой нам!» В этот момент завесу снимают, и алтарь предстает в сиянии свечей.
В Великий четверг греки, католики, армяне, сирийцы и копты наблюдают за весьма любопытной церемонией, немного напоминающей миракль, ее называют «Омовение ног». В Страстную пятницу русские представляют трогательную «церемонию оборачивания саваном». На алтарь кладут плащаницу, а после службы, когда хор поет гимн мироносицам, священники поднимают ткань, три раза обносят ее вокруг алтаря, а затем проносят к кувуклию, установленному в церкви, и кадят перед нем.
Примечательная и интересная служба Великой пятницы проходит в сирийской церкви, это «Положение во гроб». Епископ несет распятие, за ним следуют священники и прочие служители церкви, они обходят вокруг церкви, знаменуя крестный путь на Голгофу. Подойдя к столу, который представляет место Распятия, они устанавливают на него крест, две свечи — по одной с каждой стороны (это олицетворения тех крестов, на которых были распяты два разбойника). Епископ оборачивает кусок алой ткани вокруг распятия, знаменуя одежды, в которые был облачен Господь до того, как их сняли. Затем читают историю Распятия по одному из Евангелий. Когда дело доходит до истории двух разбойников, одна из свечей — та, что представляет нераскаявшегося разбойника, — переламывается, дальше читают историю смерти Христа, а тем временем кадят перед распятием, высоко его поднимают и проносят на четыре стороны света, одновременно произнося благословение.
Распятие устанавливают на специальный гроб и вносят в алтарь. Там его омывают в розовой воде, к которой добавлено немного желчи, после чего аккуратно заворачивают в льняную ткань, осыпают благовониями и кладут в гроб. Все это трогательное и простое символическое действие завершается, когда епископ сопровождает гроб к месту за алтарем, где его запирают, а дверь запечатывают. Перед ним на всю ночь оставляют горящий светильник, а накануне Воскресения могилу вскрывают.
В субботу происходит церемония Благодатного огня, о которой я еще расскажу в свое время. В тот же день, но только поздно вечером, темнокожие монахи абиссинской церкви участвуют в одной из самых примитивных церемоний: «Поиск Тела Христова».
Мне сказали, что надо встать в пять утра, если я хочу увидеть греческую церемонию омовения ног, которая проходит в восемь утра во дворе храма Гроба Господня. Для того чтобы посетить любую церемонию Страстной недели, приходится по два-три часа проводить в ожидании, прежде чем начнутся сами события, и поскольку почти все происходит с опозданием, пребывание на церемонии всегда затягивается. Но толпа настолько разнородна и заинтересована в происходящем, что время пролетает незаметно.
Меня буквально прижали к стене православной часовни Св. Марии Магдалины, от которой открывался вид на двор. Хотя еще не пробило шесть утра, двор и все соседние крыши были так переполнены, что туда уже не мог попасть ни один человек. Но когда я взглянул в сторону входа во двор, я увидел постепенное, медленное продвижение, «продавливание» внутрь, и понял, что, несмотря на видимую невозможность, новый поток людей прокладывает себе путь в переполненное пространство. Позади виднелась мечеть с минаретом, доминирующим над двором, и меня позабавило то, что я заметил закутанную в покрывало женщину на балконе, с которого муэдзин призывает на молитву, к ней жались двое или трое детишек, и вся компания явно любовалась окружающим видом.
Толпа христиан, прибывших в Иерусалим на Страстную неделю, выглядит довольно загадочно. В ней задают тон эмоциональные копты из Египта, многие из них облачены в ярко-синие одежды и алые фески. Много арабов-христиан, одетых в точности как мусульмане. Есть в толпе и христиане-
В центре двора была установлена платформа. Она была выкрашена в зеленый цвет и снабжена по периметру железными перилами и двумя металлическими арками, по одной с каждой стороны, на них установили старинные светильники со свечами. На одном конце платформы стоял позолоченный стул, а по бокам от него были расположены сиденья для двенадцати священников.
Эта платформа представляла горницу Тайной Вечери. Греческий священник хлопотал над кувшином с высоким горлом, чашей и полотенцем, аккуратно расставляя все это на платформе, другой веревкой подтягивал склоненную ветвь оливы, нависавшую над соседней стеной. Эта ветвь символизировала Гефсиманский сад.
Процессия медленно продвигалась от храма Гроба Господня к платформе, дорогу сквозь толпу ей прокладывали полицейские. Восторженные копты и самые набожные паломники, движимые желанием прикоснуться, готовы были, кажется, разорвать на кусочки старика, исполняющего обязанности патриарха православной греческой церкви (с августа 1931 года пост греческого патриарха ликвидирован). Он неспешно шел между священниками, опираясь на пастырский посох, а в другой руке нес небольшой букет цветов, который то и дело обмакивал в чашу со святой водой и обрызгивал ей собравшихся. На нем была куполообразная шапка, на которой сверкали драгоценные камни. Посох был не похож на те, что приняты в католической церкви, у этого видна была золотая рукоять в виде двух переплетенных змей: посох Аарона. Перед ним шли двенадцать старших священников греческой церкви в роскошных ризах из узорчатой парчи.
Они заняли места на платформе, старый патриарх — на центральном стуле, а двенадцать священников — на боковых местах, поставленных в два ряда. Суть была ясна. Патриарх представлял Христа, остальные — апостолов.
После короткой службы старик-патриарх медленно, с трудом снял парадное облачение — прямо перед молчаливой, замершей в напряжении толпой. Сначала огромную, украшенную драгоценными камнями шапку, потом нагрудное украшение и тяжелые ризы — их ему помогли снять через голову, он остался в длинной нижней шелковой рубашке бледно-лилового цвета. Меня восхитила простота, с которой он все это проделал, потому что в самом процессе раздевания присутствует некая неловкость, особенно когда его совершает такая знаковая фигура, как патриарх греческой церкви. Но он очень просто, по-домашнему привел в порядок белую бороду, пригладил длинные седые волосы, которые развевались на легком утреннем ветерке. Я подумал, что, возможно, это единственная возможность для толпы увидеть греческого патриарха, так сказать, дезабилье, ведь даже в смерти православные патриархи предстают в торжественных одеяниях, когда их несут к могиле привязанными к стулу, а потом опускают в склеп, где к настоящему моменту уже сидят полностью одетыми, во всем великолепии двадцать четыре предыдущих главы церкви.
Старик препоясался полотенцем, а второе перекинул через плечо, белые волосы развевались, когда он опустился на колени — медленно и тяжело — спиной к священникам. С него осторожно сняли черные ботинки на шнуровке, потом белые носки и одну за другой омыли ноги в воде из золотого кувшина с высоким горлом, а потом вытерли их полотенцем, которое он положил ранее на плечо.
Обратившись к священнику, представлявшему святого Петра, он начал короткое представление без слов. Петр говорит: «Не умоешь ног моих вовек», а в ответ: «Если не умою тебя, не имеешь части со Мною»110. Естественно, «апостол» уступает, и патриарх прислуживает ему.
Когда закончилась процедура омовения ног, сцена изменилась: теперь это был Гефсиманский сад. Три священника, представлявшие Петра, Иакова и Иоанна, сделали вид, что спят на ступенях платформы. Патриарх удалился. Потом он возвратился, чтобы сообщить им, что Иуда уже пришел. Патриарх снова был в парадном облачении и стоял на платформе, благословляя толпу верующих. Процессия двинулась в обратном направлении, и в этот момент раздались звонкие, ритмичные звуки колокола в храме Гроба Господня:
