в Англии более влиятельные наблюдатели, чем бедный Боб Трампит. Вы наверняка помните все эти истории «о жестокости буров по отношению к несчастным, угнетенным жертвам».
Итак, после того, как первоначальные трудности были преодолены, в Капской колонии разразился маленький торговый бум. Казалось, дела шли как нельзя лучше! И внезапно все рухнуло. Это случилось в канун Рождества 1834 года, когда кафры без предупреждения развязали кровавую войну в Олбани. Они хорошо спланировали и организовали нападение на колонистов по всему фронту от горы Винтерберг и до самого моря. Убивали и сжигали все, что попадалось им на пути. Вот тогда-то переселенцы впервые ощутили горький вкус пограничной войны. В первый, но далеко не в последний раз. И благодарить за это следует извращенные симпатии Колониального ведомства! Как бы там ни было, а переселенцы 1820 года с честью выдержали все испытания и пустили корни на южноафриканской земле. И пусть они не всегда занимались сельским хозяйством — многие осели в городах, — но Южная Африка многим им обязана. Это благодаря их энергии и отваге (их и их потомков) в стране появились свободная пресса, более либеральное правительство и возможность развивать коммерцию.
Я решил подняться на холм, чтобы взглянуть на Мемориал Донкина. Это оказалась небольшая пирамида из бурого песчаника, установленная рядом с маяком. Медная табличка гласила, что сэр Руфан Донкин воздвиг ее в память о своей жене Элизабет — «самом лучшем человеке на всей земле». Именем этой женщины и назван город.
Элизабет Донкин была старшей дочерью доктора Маркэма, настоятеля Йоркского собора. В возрасте двадцати пяти лет она вышла замуж за 42-летнего Руфана Донкина, который как раз получил назначение в Мадрас. Они выехали вместе и провели в Индии три счастливейших года. Затем Элизабет внезапно заболела лихорадкой и умерла, оставив на руках у мужа семимесячного сына. Донкин был буквально раздавлен этой потерей. Он велел изъять сердце жены и захоронил его в специальной урне.
Донкин на время оставил службу и уехал на Кап. Он все еще находился в отпуске по болезни, когда в связи с отъездом в Англию лорда Чарльза Сомерсета его попросили временно принять на себя управление колонией. Все южноафриканцы британского происхождения будут вспоминать этого человека с неизменной любовью и благодарностью. Ведь тогда, в далеком 1820 году, именно сэр Руфан оказал неоценимую помощь их предкам. После выхода в отставку Донкин уехал в Лондон и там написал несколько книг, которые ныне хранятся в библиотеке Британского музея. Он стал одним из первых действительных членов Королевского Географического общества. В возрасте пятидесяти девяти лет Донкин повторно женился. Однако вскоре здоровье его стало стремительно ухудшаться. Как ни горько это констатировать, но сэр Руфан решил свести счеты с жизнью и, находясь в Саутгемптоне, совершил самоубийство. На тот момент ему еще не исполнилось и семидесяти. Тело Руфана Донкина похоронили на старом лондонском кладбище Сент- Панкрас рядом с сердцем его первой жены. В настоящее время на месте кладбища разбит маленький общественный парк, и большая часть захоронений уничтожена. Сесил Родс установил тут гранитное надгробие — в память о своих далеких предках, которые когда-то обрабатывали землю в этих местах.
Таким образом, город Порт-Элизабет обязан своим именем женщине, чьи кости лежат в индийской земле, а сердце захоронено в Лондоне; женщине, о которой не известно ничего, кроме того, что ее смерть породила вечную боль в сердце мужа. Маленькая пирамидка, воздвигнутая в ее честь, выглядит не более чем скромным добавлением к той памяти, которая увековечена в названии города. Ибо благодаря этому городу теперь весь мир знает об Элизабет Донкин. Я стоял на вершине холма и смотрел на огромный морской порт, который вырос на месте, где еще вчера (ибо что такое сто двадцать лет в масштабе человеческой истории, как не вчерашний миг!) простирался дикий пустынный берег. Мыслями я постоянно возвращался к горстке англичан, которые прибыли сюда в 1820 году. Именно их появление дало мощный стимул развитию всей Южной Африки. Подумать только, все это — и чудесный город с предместьями, и многочисленные промышленные предприятия, и современный морской порт — создано руками потомков тех самых англичан, которые сошли на берег на спинах чернокожих рабов.
А известно ли вам, что в основе благосостояния Порт-Элизабета лежит шерсть? Да-да, та самая шерсть, от которой бурские фермеры пренебрежительно отмахнулись. Через десять лет после высадки английских колонистов кому-то из них пришла в голову мысль заняться шерстью. Так был реализован шанс, столь неосмотрительно упущенный Капом в предыдущем столетии. Довольно скоро порт-элизабетинцы начали экспортировать шерсть — к сожалению, не слишком много и не слишком высокого качества. Но лиха беда начало! В Порт-Элизабет вновь завезли тонкорунных мериносов, и дела пошли на лад. А затем возникла мода на мохер. Отлично, почему бы и нет? Здешние козы дают не слишком хорошую шерсть? Не страшно, раздобудем ангорских коз с длинной шелковистой шерстью.
И пошло-поехало… Туфли и сапоги, автомашины и цемент, шоколад, пшеница и мукомольное оборудование, химические лаборатории и производство электрических лампочек — Порт-Элизабет находил все новое применение рабочим рукам.
На окраинах города огромные площади зарезервированы под будущие фабрики и заводы. Я приехал туда с человеком, который, похоже, уже видел их построенными.
— Маринады! — говорил он, махнув рукой в сторону развороченного холма.
— Шины! — восклицал он, указывая на пустырь в несколько акров.
— А здесь — электроприборы! — объявил он, останавливая машину посередине обширной свалки. — Не смейтесь! Я вам говорю со всей определенностью: Порт-Элизабет станет крупнейшим городом Союза! Ничто не сможет нам помешать! У нас есть все для этого! Рабочие руки! Электричество! Вода! Транспорт!.. Все необходимое!
Он остановился на небольшом пригорке и продолжал вещать:
— Приезжайте через пять лет, и гарантирую: вы не узнаете это место! Мы совершим рывок вперед! И что еще важнее, мы разрешим все наши проблемы!
— Вот это приятная новость! — похвалил я. — Нет ничего лучше, чем разрешенные проблемы. И каким образом вы намереваетесь это сделать?
— Объясню! Возьмем, к примеру, проблему «белых нищих»…
Мой спутник пустился в длинные объяснения. И пока он говорил, я понял, как так получилось, что Порт-Элизабет вырос и продолжает расти дальше. После этого мы посетили несколько жилых районов для чернокожего и цветного населения. В Южной Африке буквально все — начиная от кактуса и кончая водопроводным краном — отбрасывает черную тень. У белого строителя порой даже три или четыре такие тени; у плотника обычно одна — та, что таскает за ним пилу; у слесаря тоже одна — она носит сундучок с инструментами, и так далее. Крупные и мелкие города, деревни — все имеют свою черную тень, известную под названием «локация». Локации — это места компактного расселения черных, своеобразные лагеря, куда чернокожие работники приходят поесть и отоспаться.
Большая часть таких локаций произвела на меня очень приятное впечатление. На мой взгляд, они делают честь муниципалитету, который проявляет немалую заботу о цветном населении. Власти города тратят значительные средства (причем делают это весьма разумно!) на то, чтобы постепенно избавиться от трущоб и заменить их чистыми и современными лагерями.
Следующим пунктом нашей экскурсионной программы стало посещение обувной фабрики. С первого взгляда она показалась мне малоинтересным местом — точно такие фабрики я видел в нашем английском Нортгемптоне. Однако мастер в белом халате сумел пробудить во мне интерес, поведав поучительную историю. Оказывается, обувь в Порт-Элизабете производили давно, но это были обычные
Мы заглянули в пошивочный цех. Там за швейными машинами сидели исключительно девушки, они изготавливали верх для кожаной обуви. Одно ловкое, рассчитанное движение — и половина работы сделана. Можно переворачивать заготовку и прокладывать новую строчку. Я обратил внимание, что все
