церемонии. Танцоры расселись группками по двое-трое и, казалось, погрузились в безмятежную дрему. Я уж начал было сомневаться в том, что обещанные танцы состоятся. Оставив главного комиссара беседовать с вождем, я пошел прогуляться по деревне. Вот тут и выяснилось, что задержка объяснялась нерасторопностью женщин-танцорок. Дамы сидели возле хижин, обряженные в одни только разноцветные бусы, и сосредоточенно обмазывали друг друга каким-то жиром. Женщины трудились, не покладая рук, и в результате тела их начали блестеть, как начищенная бронза.
Я слышал, что у вождя двадцать одна жена. И теперь, глядя на грациозных танцорок, гадал, кем они ему приходятся — младшими женами или старшими дочерьми? Вначале мне показалось, что в деревне проживает много различных семей (при таком-то количестве народа!). Однако позже я понял, что ошибался: большую часть селения составляли сыновья и дочери важного старика в пробковом шлеме.
Полагаю, ни одна европейская красавица так тщательно не готовилась к придворному приему, как эти привередливые зулуски. Сидя на корточках, они внимательно инспектировали себя и своих подруг, следя за тем, чтобы каждый браслет и каждая бусина оказались точно на соответствующем месте. Предметом же особой их заботы являлись прически. В отличие от большинства замужних зулусок, здешние дамы не носили на голове высоких жестких конструкций, какие можно видеть на портретах Нефертити. Вместо того они заплетали десятки тоненьких косичек, каждая из которых заканчивалась бусинкой или брелоком. Вся эта масса косичек свободной лавиной ниспадала вниз — так что полностью закрывала лицо и затылок. Наконец-то все приготовления были закончены. Женщины поднялись с земли и, позвякивая монистами и браслетами, не спеша направились к краалю.
Их появление вызвало общее оживление в толпе. Мужчины-танцоры расположились широким полукругом, женщины заняли места в переднем ряду, и все вместе начали притоптывать и пришаркивать на месте, напевая низкими, монотонными голосами. Мужчины при этом потрясали щитами, размахивали копьями и дубинками. Понемногу ритм движений ускорялся, пение становилось все громче. Время от времени вперед выскакивала старая сгорбленная зулуска, которая колотила в жестяную консервную банку. Она оглядывалась на танцоров и визгливым голосом выкрикивала пару непонятных слов — очевидно, подбадривала молодежь и призывала топать и шаркать еще энергичнее.
Как мне объяснили, танец назывался
Старый вождь по имени Нкантини важно восседал рядом с комиссаром. Он придирчиво следил за действиями исполнителей и периодически тыкал палкой в сторону танцора, который, по его мнению, недостаточно старался. Я услышал забавную историю по поводу происхождения имени старика, которое, несомненно, является искажением слова «кантин», то есть войсковая лавка. Дело в том, что его отец, воин по имени Ситеку, принимал участие в исандлванской бойне. В качестве добычи ему досталась повозка маркитанта, в которой помимо прочих припасов находилась большая канистра керосина. По ошибке приняв жидкость за виски, Ситеку с друзьями так накачались керосином, что некоторые даже умерли. Эти события настолько впечатлили простодушного Ситеку, что он дал своему малолетнему сыну имя Нкантини!
Тем временем запас энергии у танцоров начал потихоньку иссякать. Судя по всему, представление подходило к концу, и я решил вторично прогуляться по краалю. Мне доставляло огромное удовольствие наблюдать за жителями деревни, которые отличались редкостным достоинством и добронравием. Сегодня все они пребывали в приподнятом настроении. Еще бы, ведь освежеванная и готовая к жарке туша коровы обещала близкий пир. Я так понял, что праздник должен был начаться сразу после нашего отъезда. Возле одной из хижин я увидел двух молодых замужних женщин, занятых сооружением тех самых причесок Нефертити, которые я упоминал выше. Эти высокие рыже-коричневые конусы на голове называются
Жители деревни устроили нам шумные проводы за околицей, после чего поспешили обратно — готовиться к праздничному пиру.
Если задаться вопросом, что производило наиболее сильное впечатление на путешественников в Южной Африке, то ответ напрашивается сам собой — конечно же, неисчислимые стада дичи, которые невозбранно бродили по всей стране (во всяком случае так было с древних времен и до середины девятнадцатого века). Подобного не увидишь больше нигде в мире! Огромные стада бизонов, разгуливавшие по американским прериям, — несомненно, эффектное зрелище, но оно не идет ни в какое сравнение с тем богатым разнообразием животного мира, которое характерно для Южной Африки.
Когда белые впервые высадились на Капе, им пришлось жить в непосредственном соседстве со львами и гиппопотамами. Затем, по мере того как человек, вооруженный ружьем, продвигался в глубь континента, дикая природа вынуждена была отступать. Но еще и в первые десятилетия девятнадцатого века в Африке можно было встретить огромные стада антилоп, смешанных с зебрами, стаи страусов и прочих животных. Все они свободно кочевали по землям, которые впоследствии были освоены и заселены человеком.
Чтобы представить себе, как выглядела Африка в начале девятнадцатого столетия, достаточно ознакомиться с иллюстрациями к двум популярным книгам: одна из них «Дикая охота в Южной Африке» Корнуоллиса Харриса, а вторая «Охотник на львов в Южной Африке» Гордона Камминга. На обложке книги Харриса мы видим всадника, галопирующего на фоне огромного стада, в котором перемешались антилопы гну, зебры, страусы и, кажется, еще какие-то животные. А на горизонте маячат другие столь же многочисленные стада. Не менее живописно выглядит и обложка «Охотника на львов»: на ней изображается человек, который на полном скаку стреляет по стаду, насчитывающему буквально тысячи блесбоков.
И что же случилось с неисчислимым богатством южноафриканской фауны? Оно исчезло в результате массового истребления, предпринятого в девятнадцатом веке. Доказательством тому — многочисленные рога и головы несчастных животных, украшающие стены загородных особняков и замков, а также стеклянные витрины музеев естествознания. Человеческая цивилизация наступала на дикую Африку — люди строили новые города, прокладывали железные дороги, и дикая природа не могла сопротивляться этому натиску. Боюсь, большая часть южноафриканских животных вообще не дожила бы до наших дней, если бы не национальные заповедники.
Государством выделены большие участки охраняемой территории, на которых животным предоставлено право жить в естественных условиях. Людям запрещено здесь охотиться, и биологические виды развиваются в соответствии с законами природы. Львы и леопарды охотятся на зебр, антилоп и жирафов, восстанавливая тот баланс, который существовал до прихода белого человека. Хищники играют роль своеобразных санитаров, уничтожая слабых и больных животных. Самыми известными из южноафриканских заповедников являются Национальный парк Крюгера в Трансваале (прославившийся своими львами) и охотничий заповедник Хлухлуве на территории Наталя, главной достопримечательностью которого являются черные носороги, а также практически вымершие белые носороги.
Южноафриканцы обожают проводить свободное время в национальных заповедниках. С этой целью устроены специальные стоянки. Люди ночуют в хижинах, а днем бродят по окрестностям, наблюдая за дикими животными в их естественных условиях и снимая увиденное на фотокамеру. Почти у каждого в этой стране припасена история о том, как он в Парке Крюгера нос к носу столкнулся с диким львом или же был вынужден удирать от разъяренного носорога в Хлухлуве.
Когда мне позвонил управляющий Наталя, мистер Д. Э. Митчелл, и предложил провести несколько дней в заповеднике Хлухлуве, я с радостью согласился, ибо лучшего экскурсовода трудно было и желать.
Мы выехали из Эшове вскорости после обеда. Нам предстояло проделать путь почти в сотню миль, чтобы попасть в наиболее дикие и удаленные прибрежные районы Зулуленда. Мы двигались в северном направлении, проезжая меж округлых зеленых холмов. Разбросанные по их склонам хижины хранили тот же
