Москва еврейская

чрезвычайно трудно разрешимым проблемам педагогики присоединяются еще особенные трудности своеобразных бытовых, национальных и религиозных условий. Московское отделение всегда имело в своей среде человека, который обладал выдающимися знаниями по всем вопросам, касающимся школьного дела в черте оседлости. Это был П. С. Марек, который всегда был идеологом еврейского просвещения. Объехав все углы и закоулки черты оседлости, познакомившись лично со всеми почти школами и талмуд-торами нескольких губерний северо-западного края, изучив на месте как учительский персонал, так и пекущихся о школе местных людей, перерыв многочисленные школьные архивы, давшие ему возможность изучить историю еврейской школы, трудный путь, по которому она шла и идет до сих пор, спотыкаясь на каждом шагу о многочисленные и разнообразные препятствия, грозившие ей со всех сторон, П. С. Марек являлся своего рода энциклопедистом еврейского школьного дела, прекрасно знающим все особенности каждого местечка или города, характер и состав еврейской общины, чего от каждой можно ожидать и что кому и в каком виде необходимо давать. Благодаря его опыту и знаниям нередко удавалось издалека разрешать многие вопросы школьной жизни в черте оседлости гораздо успешнее, чем это можно было бы даже сделать на местах. Не будет преувеличением сказать, что под влиянием литературных работ и устных разъяснений П. С. Марека деятельность Московского отделения была далека от доктринерства и вредной партийности — недостатков, от которых немало страдало и еще поныне страдает еврейское школьное дело.

С лозунгом — «все для черты» и народного образования, как школьного, так и внешкольного, — с энергичными работниками, преданными делу, со школьной идеологией, вынесенной не только из книг и партийных программ, но из знакомства с социальными и бытовыми условиями на местах, Московское отделение в это время вело очень интенсивную во всех отношениях работу. Это наглядно показывают следующие цифры: имея в 1894 г. 160 членов и бюджет в 3000 р., Московское отделение в 1901 г. имело уже 722 членов и бюджет в 14 000 р. В то время как в 1894 г. на народное образование в черте оседлости израсходовано только 1000 р., в 1901 г. этот расход достигает уже солидной цифры в 7000 р., потраченных на школы, учебные пособия, чтения с волшебным фонарем, библиотеки и журналы и газеты для последних. Но кроме этой суммы, потраченной на народное образование непосредственно, в этом же году Московский комитет произвел первый опыт обследования школьного дела на местах. Нечего говорить о том, что насаждать образование из прекрасного далека, диктовать из центра школам и их попечителям разные предписания, давать им всевозможные указания и советы, не зная хорошо местных условий, настроений и тенденций, — дело очень трудное и не совсем целесообразное. Опыт показывает, что эти предписания или вовсе не исполняются в действительности, или же, при желании местных людей их выполнить, значительно задерживают и затягивают дело, а нередко вызывают чрезвычайно вредные конфликты между разными слоями населения. Вот почему и решено было отправить уполномоченного отчасти для осмотра уже существующих и субсидируемых обществом школ, отчасти для изучения тех мест, где таких школ еще не имеется и где открытие их признано необходимым. Этот институт разъездных уполномоченных много способствовал выяснению многих вопросов еврейского школьного дела и, несомненно, сослужил хорошую службу делу еврейского народного образования, сблизив провинцию со столицей и местных людей-практиков со столичными людьми-теоретиками. В означенном 1901 году на разъезды по делу народного образования израсходовано было 1850 р., так что в общем народному образованию отдано было около 9000 р., в три раза больше всего бюджета 1894 г. К этому времени комитет окончательно определился. Он состоял из группы лиц, которые, за исключением незначительных перемен, происшедших впоследствии, продолжают заведование делом просвещения и до настоящего дня. Это были кроме председателя Владимира Осиповича Гаркави, центральной фигуры еврейской общественности того времени в Москве, С. Ф. Брумберг, А. Д. Идельсон, М. Н. Крейнин, М. Б. Кроль, Л. A. Лурье (тов. председателя), P. O. Лунц, П. С. Марек, М. Я. Фитерман, Д. С. Шор и пишущий эти строки С. С. Вермель. Организованы были и комиссии: финансовая, школьная, библиотечная, студенческая и концертная, которые, по принципу разделения труда, исполняли каждая отдельную функцию. Заседания и совещания происходили в квартире председателя. Нельзя здесь не упомянуть с чувством умиления об этом доме, двери которого, как и сердце его хозяина, всегда были открыты для всякого еврейского общественного и культурного дела, для всякого ищущего помощи словом и делом. Этот дом в течение нескольких десятков лет служил фокусом, собиравшим все общественные течения и нужды, к нему все направлялось, и из него почти все исходило. В таком виде московский кружок деятелей Общества просвещения вступил в новый, XX век.

Внешняя история русского еврейства в первые полтора десятка лет XX столетия может быть изображена в виде двух волн. Первая волна репрессий, поднявшаяся в эпоху погромов в начале 80-х годов предыдущего столетия, в начале нового века достигла небывалой высоты и приближалась к своей кульминационной точке — Кишиневу. Упав в 1905 г., она, вскоре после того как «напастью пришло», опять стала подниматься, достигнув своей вершины во время процесса Бейлиса в Киеве и нового навета в Кужах, чтобы вновь упасть 4 августа 1915 г. изданием циркуляра о разрешении жительства в городских поселениях вне черты оседлости. Но параллельно этому движению шло и другое внутреннее брожение и переработка старых форм. Наступил канун освободительного движения, приведшего к 17-му октября 1905 г. Под влиянием этого общерусского движения возникли новые течения в еврействе, народилось новое еврейство с его разнообразными партиями и фракциями. Сионизм получил широкое развитие и приобрел большое влияние в некоторых кругах еврейского общества. Значительно выросло и заговорило еврейское рабочее движение со всеми его партийными подразделениями. Сильно повысилось настроение еврейского народа, поднялось национальное самосознание у еврея, сознание своего человеческого и национального достоинства. Появилась печать на еврейском языке — партийная и беспартийная. Оживилась литература изящная, научная и публицистическая. Появились симптомы еврейского национального движения, послышался голос народа, поднявшего наконец голову и громко заявившего urbi et orbi^[581] о своем желании и своем праве жить своей индивидуально- национальной жизнью.

Такое движение практически не могло не отразиться прежде всего на народной школе. Интерес к еврейской школе возрос необыкновенно. Кто из партийных целей, кто из национальных, но все направили свои взоры на народную еврейскую школу, на ее печальное положение и духовную беспомощность. Заговорили о «национализации воспитания», об «образцовом хедере», о национальной школе. Хедер, талмуд-тора, школьная программа, язык школы, еврейский учитель — эти вопросы старые, но на время забытые, вновь всплыли на поверхность в новом освещении и заняли передний план общественного внимания. Вопросы эти уже давно назрели, но всестороннему обсуждению и научной обработке они почти не подвергались. Еврейская печать, как на русском, так и на еврейских языках, не могла уделить им столько внимания, сколько требуют эти специальные вопросы. А между тем потребность в гласном обсуждении всех этих вопросов чувствовалась на каждом шагу. В этот момент среди московских деятелей просвещения возникла мысль основать кружок «Еврейская школа» для издания небольших научно-популярных книжек и брошюр по вопросам еврейского воспитания и образования. Этим кружком были выпущены: 1) программа еврейских предметов в образцовом хедере с объяснительной к ней запиской. Сост. Л. Зуте и X. Фиалков; 2) программы и объяснительные к ним записки по русскому языку, арифметике, географии и русской истории для начальных еврейских училищ, сост. учителями частных еврейских училищ. Не разбирая этих программ по существу, скажем лишь, что это были программы, выработанные учителями, самыми близкими к еврейской народной школе лицами, это был, можно сказать, впервые услышанный голос и совет еврейского учителя; 3) «Как преподавать и изучать еврейскую историю» М. Л. Каценельсона. Эта небольшая, но интересная книга, содержание которой до выпуска в свет подвергнуто было всестороннему обсуждению в кружке «Еврейской школы», тоже в первый раз трактовала вопрос о преподавании еврейской истории, которая играет и должна играть большую роль в национальном воспитании юношества. Эта книга, несомненно, сослужила хорошую службу нашим учителям. Она обратила на себя внимание нашего историка С. М. Дубнова, который дал о ней довольно подробный и одобрительный отзыв; 4) всякий раз, когда речь заходит о еврейском народном образовании, мысль невольно останавливается прежде всего на нашей национальной школе — на хедере. Отрицательные стороны старого хедера, с одной стороны, и несомненно богатые возможности, которые он хранит в себе, — с другой, всегда были крупнейшим вопросом еврейского просвещения. О хедере много, чрезвычайно много писали, еще больше говорили и спорили, но сделать почти ничего не сделали для улучшения его положения и извлечения той пользы, которую он мог бы дать народным массам. Кружок «Еврейской школы» включил в круг своих забот и этот крупнейший вопрос