родину. Старший сын Борис остался в Москве. Чувство причастности к судьбе еврейского народа никогда не покидало художника, и в Берлине, как бы продолжая эту значимую для него тему, он напишет эмоциональную статью «Рембрандт и еврейство в его творчестве»; в портретах евреев, написанных голландским художником, Л. O. Пастернак увидел не только прекрасные лица, но и воплощение лучших качеств своего народа. В 1924 г. художник впервые посетил Эрец-Исраэль, и впечатления от соприкосновения с национальной жизнью сказались в его поздних работах. Из нацистской Германии он уехал в Англию, где скончался в год победы над фашизмом. В отличие от отца Б. Л. Пастернак не проявлял интереса к национальной культуре, ни слова не написал о трагедии народа в годы войны; сторонник полной ассимиляции евреев, он декларирует свои убеждения в романе «Доктор Живаго» словами литературного персонажа Миши Гордона, призывающего народ отказываться от национальной традиции: «Довольно. Больше не надо, не называйтесь, как раньше, не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира!».
Для Бориса Пастернака путь в зарубежье был немыслим; он мог жить только в России; в 1958 г., исключенный из Союза советских писателей, подвергшийся всеобщему глумлению, он более всего боялся оказаться вне родины. В письме на имя Хрущева он просил только об одном — не высылать на чужбину: «Для меня это невозможно. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне ее». Поэт скончался в 1960 г. в любимом им Передел-кино и похоронен на местном кладбище.
В особняке Высоцких Борис Пастернак в юные годы общался с племянником хозяина, Михаилом Осиповичем Цетлиным, впоследствии издателем и литературным критиком. М. О. Цетлин покинул Россию в 1920 г., обосновался в Париже, и его дом стал литературным клубом для русской интеллигенции; у него часто гостили Иван Бунин, Владислав Ходасевич. Цетлин как член семьи Высоцких был обеспеченным человеком и активно помогал русским писателям, познавшим нужду в эмиграции.
Он, так же как и Борис Пастернак, по своим вкусам, симпатиям, образу жизни был человеком русской культуры, но в то же время остро ощущал свою кровную и духовную причастность к еврейскому народу. Он писал:
В годы Второй мировой войны М. О. Цетлин покинул Европу и последние годы жизни провел в США.
У Земляного вала
Из Огородной слободы по Садовому кольцу направимся к Земляному валу. В 30-е годы XX в. улицу заново отстроили монументальными зданиями; на жилом доме 14/16 установлена мемориальная гранитная доска с портретом и лаконичной надписью: «В этом доме с 1938 по 1964 год жил и работал поэт Самуил Яковлевич Маршак».
Памятный знак был открыт 4 июля 1966 г., через два года после кончины поэта; его авторы, скульпторы Ю. Л. Чернов и Ю. Е. Гальперин, запечатлели в камне образ С. Я. Маршака, поэта, удостоенного при жизни высоких правительственных наград советской эпохи — званий лауреата Сталинских премий и двух орденов Ленина. Многие отмечают, что величественный вид жилого дома соответствует образу мэтра советской литературы.
Юные читатели любили и любят стихотворения С. Я. Маршака: малыши плачут над судьбой «Глупого мышонка», смеются над «Рассеянным», сочувствуют погорельцам из «Кошкиного дома». Лирика Самуила Маршака стала для нескольких поколений началом воспитания доброты и сострадания к чужим бедам, а его переводы — открытием английской, шотландской поэзии, наследия Р. Бернса, сонетов В. Шекспира.
Самуил Яковлевич Маршак был глубоко связан с национальной средой. Среди его предков — ученые-талмудисты и еврейские писатели; его дед, прекрасный знаток религиозный литературы, в детстве привил мальчику понимание Торы и любовь к ней, а отец познакомил его с русской литературой. Творческая жизнь Самуила Маршака началась в 1900 г. в Петербурге: 13-летний мальчик прочитал свои стихи известному критику В. В. Стасову. В 1902 г. в зале Петербургской консерватории была исполнена кантата памяти скульптора М. Антокольского на стихи Маршака. В начале XX в. молодой Маршак с восторгом воспринял идеи сионизма и создал цикл стихов, проникнутых идеями национального возрождения и надеждой на обретение родины:
Юношеские пристрастия поэт сохранил до конца жизни. Он познакомил русского читателя со стихами еврейских поэтов Самуила Галкина, Льва Квитко, Давида Гофштейна. В 1945 г. он написал поэтическое посвящение Шолом-Алейхему, в котором прозвучала горечь национальной трагедии:
