доступ в Россию. Сколько возникло в то время еврейских торговых фирм, делавших огромные обороты продуктами варшавской и лодзинской промышленности! Еврейское население значительно выросло. По переписи г. Москвы 1886 г., евреев, правда, оказалось всего <…>[60] . Но эта цифра, надо полагать, значительно преуменьшена: евреи, как понятно, при тогдашних тяжелых условиях скрывали настоящее число жителей, так как многие были не прописаны и боялись, что правительственный учет их может повлечь за собой неприятности. Некоторое представление о численности еврейского населения Москвы в это время дает рождаемость и смертность евреев.
| Год | Рождаемость | Смертность |
| 1887 | 811 | 346 |
| 1888 | 859 | 382 |
| 1889 | 836 | 394 |
Если принять во внимание, что и рождаемость, и смертность евреев вообще ниже общей смертности и рождаемости, что они особенно низки были в Москве, где было много бессемейных (глава семьи — в Москве, а семья его проживала в провинции), холостых (большое количество учащихся, нижних чинов), если принять во внимание сравнительную зажиточность евреев… то окажется, что евреев к концу 80-х годов прошлого столетия было от 30 до 35 тысяч.
Общественная жизнь еврейской общины ничем особенно не отличалась от других общин больших городов и все более и более принимала знакомые очертания общин черты оседлости. Кроме общественного раввина Минора и духовного раввина р. Хаима Берлина, оставившего Москву в 1884 г. и замененного Мейер-Ноахом Левиным, приглашен был и хасидский раввин Видеревич, так что имелось уже три раввина. Кроме главной синагоги, старой «Аракчеевской» молельни, существовавшей с николаевских времен, открылась в 1878 г. «Межевая», в Мясницком переулке на Сретенке; стали открываться и другие молельни в разных пунктах города. Кроме Еврейского училища — приюта для еврейских детей и сирот и Александровского ремесленного училища при нем было, по обыкновению, множество хедеров для первоначального обучения еврейской грамоте и иешива для обучения талмудической и высшим богословским наукам. Основаны были разные благотворительные общества: Общество помощи бедным больным («Бикур-хойлим»), Общество беспроцентной ссуды бедным ремесленникам и другим труженикам («Гемилас-хесед»), Словом, все, что составляет атрибуты всякой еврейской «кегилы»[61]…
В культурно-просветительном отношении кроме вышеупомянутого училища, в котором кроме «еврейских предметов» большое внимание обращалось на общее образование учащихся, кроме отделения Общества для распространения просвещения между евреями в России, действовавшего нелегально или полулегально и первоначально ограничивавшего свою деятельность выдачей пособий учащимся в высших учебных заведениях, московское еврейство особенно ничем себя не проявило. Таким образом, 80-е годы, хотя и тревожные, прошли сравнительно благополучно.
ГЛАВА VI. 1891–1892 гг.
К концу 80-х годов «золотой век» московского еврейства кончился, спокойное течение жизни московского еврейства стало сменяться тревогой и беспокойством. Повеяло новым духом. Главной причиной этого поворота, конечно, была все та же реакционная политика правительства императора Александра III и необыкновенно высоко поднявшаяся волна антисемитизма, докатившаяся и до Москвы. Но непосредственным поводом к этому послужило выступление на арену российской политики до того неизвестной фигуры великого князя Сергея Александровича[62] . Ему хотелось играть крупную роль в русской политической жизни; он пользовался большим влиянием у царя. Но ему не улыбалось положение спутника, сияющего только отраженным светом: ему хотелось быть самостоятельным светилом, которое светит собственным светом. И он задумал занять пост генерал-губернатора в Москве, где он будет своего рода удельным князем, со своим двором, свитой и другими атрибутами маленького царька. Но были для этого препятствия. Первое препятствие — это был князь Долгоруков. Он так сросся с Москвой, он был так родовит и когда-то так влиятелен, что устранить его не совсем было легко даже брату царя. А как бы он ни был стар, все-таки ждать его смерти не было терпения. Рассказывают, что на одном балу великий князь сказал Долгорукову: «Ах, я так люблю Москву. Мне очень бы хотелось жить в Москве». Князь Долгоруков на это ответил: «А я, Ваше Императорское Высочество[63], очень хотел бы умереть в Москве».
Понятно, что желание Долгорукова умереть в Москве не могло побороть желания Сергея жить в Москве. Началась кампания против Долгорукова как покровителя евреев. «Москва ожидовела», «Москва наводнена евреями», «Евреи захватили все в Москве», «Вся торговля в их руках» и т. д. В Москве эту кампанию вел… «Московский листок» Н. И. Пастухова[64] — орган дворников и кабаков, как его называли, но много сделавший в этом направлении. В Петербурге к этому делу приложило свою руку, конечно, «Новое время». Амфитеатров[65], будущий автор «Семьи Обмановых» и впоследствии друг и защитник евреев, в то время писал в «Новом времени» московские фельетоны, в которых смешивал с грязью евреев и их деятельность в Москве. Вскоре появился и знаменитый Шмаков[66] со своими архиюдофобскими учеными «трудами» и «исследованиями», тот самый Шмаков, который в 1913 г. был вместе с Виппером[67] и Замысловским[68] в ряду обвинителей Бейлиса[69]. Кампания велась совершенно откровенно. Обвинялись евреи в том, что большинство по закону не имеют права жительства, что в этом виноваты московские власти, со стороны которых имеется налицо преступное попустительство, что полиция берет взятки, что Долгоруков все это знает и не принимает против этого никаких мер, что Поляков со своим влиянием и богатством руководит московской администрацией, которая боится Полякова, и т. д. Все это дошло, по-видимому, и до царя Александра III. Рассказывали даже, что на одной из аудиенций он прямо спросил Долгорукова: «Скажите, кто в Москве генерал-губернатор — вы или Поляков?».
Эта кампания против Долгорукого и евреев встретила большое сочувствие среди московского, так называемого именитого купечества, которое в третий раз на протяжении истории евреев в Москве приложило свою руку к этому благородному делу. Князь Долгоруков, насквозь пропитанный аристократически-дворянскими тенденциями, с молоком матери всосавший традиционные предрассудки и убеждения русского крепостнического дворянства и смотревший на первое сословие в государстве как на самый серьезный оплот престола и отечества, не мог не относиться несколько свысока к купечеству, тому
