Однажды Лукреция дала великолепный обед в дамских покоях и, когда во время пения и игры на арфах веселье гостей достигло апогея, подруги обратились к ней с просьбой, дать празднику имя, чтобы всем надолго запомнился этот весёлый день.
— Этому празднику подобает дать имя, которое было бы достойно воспоминания о нём в будущем, — ответила она и из озорства назвала обступившим её гостям, с нетерпением ожидавших ответа, имя — «Граф Ульрих Кеттенфайер[225]».
В любви, так же, впрочем, как и во всём остальном, вкусы недолговечны. В последнюю четверть нашего столетия граф Ульрих, с его мрачным настроением, тихой скорбью и ввалившимися щеками, не мог бы не вызвать сострадания чувствительной женской души, что послужило бы рычагом для приведения в движение его сердечных дел. Но несколькими столетиями раньше, в его время, излишняя чувствительность давала лишь повод для насмешек.
Разум подсказывал ему, что так цели не достичь, и он, послушавшись наконец доброго советчика, перестал открыто разыгрывать роль вздыхающего пастушка, стал опять деятельным и энергичным и сделал попытку победить непобедимую Лукрецию её же собственным оружием. «Тщеславие, — рассуждал он, — это либо притягивающий, либо отталкивающий полюсы магнита. Оно заставляет гордую красавицу благоволить к своему поклоннику, но может и отвергнуть его. Поэтому, чтобы завоевать сердце Лукреции, я буду питать её тщеславие».
Граф Ульрих вновь, но с ещё большим рвением возобновил свою игру. Как и прежде, он предупреждал все желания надменной принцессы двора, осыпая её подарками, которые обычно так льстят женскому тщеславию. Один богатый аугсбуржец, прибывший морем из Александрии, предложил королеве великолепную брошь, украшенную драгоценным камнем, но та отказалась, — покупка оказалась для неё слишком дорогой. Граф Ульрих купил её, заложив при этом половину графства, и подарил повелительнице своего сердца. Лукреция приняла драгоценную брошь и на придворном балу прикрепила ею ленту к шелковистым золотым косам, вызвав у всех придворных щеголих завистливые гримасы. Некоторое время она благосклонно кокетничала с графом, а потом спрятала трофей в шкатулку с драгоценностями и вскоре были забыты и граф и его подарок.
Однако Ульрих не позволял сбить себя с толку. Новыми подарками он напоминал о старых и, как и прежде, продолжал делать всё, чтобы удовлетворить тщеславие гордой красавицы. Правда, для этого пришлось заложить и вторую половину графства, так что в конце концов у него не осталось ничего, кроме титула и герба, под которые нельзя было взять в долг ни у одного ростовщика. Такое непомерное расточительство с каждым днём всё более и более бросалось в глаза, пока наконец сама королева не обратила на это внимание. В разговоре с графом, она посоветовала ему воздержаться от такого неразумного мотовства и поберечь родовое имение. Тогда Ульрих откровенно поведал ей о своей любви.
— Всемилостивейшая госпожа, — сказал он, — моя страсть не тайна для вас. Лукреция, нежная девушка, похитила моё сердце, и я не могу теперь без неё жить. Но как она поступает со мной? Как дразнит притворным кокетством, — об этом знает весь двор. Если бы я мог её забыть! Но я не в силах отказаться от неё. Всё состояние я отдал, чтобы добиться благосклонности Лукреции, но её сердце остаётся для меня закрытым, как небесный рай для души усопшего, отлучённого от церкви, хотя её глаза часто лгут мне о любви. Я прошу вас, сделайте ей от моего имени предложение стать моей супругой. Вам она не посмеет отказать.
Королева пообещала уговорить свою фрейлину не испытывать больше верность графа и наградить его чистой взаимной любовью.
Но прежде чем она нашла время заговорить об этом с гордой Лукрецией, у неё попросил аудиенции граф Рупрехт.
— Милостивая королева, — обратился он к ней, — я полюбил одну девушку из вашей свиты — целомудренную Лукрецию, и она отдала мне своё сердце. Для меня будет большой честью, если вы объявитееё моей невестой и, как предписывает христианская церковь, обручите нас. Я прошу вас оказать мне любезность и вложить её руку в мою, после чего отпустить благородную девушку со мной.
Её величеству угодно было услышать, на каком основании граф претендует на сердце, принадлежащее другому. Она осталась очень недовольна, узнав, что её фаворитка ведёт любовную игру одновременно с двумя знатными дворянами. В тогдашние времена это считалось предосудительным, так как вело к жестокой борьбе не на жизнь, а на смерть, когда обычно ни один из соперников не уступал своего права другому без кровопролития. Правда, королева всё же полагала, что раз уж оба претендента выбрали верховным судьёй её, то они сочтут себя обязанными подчиниться принятому ею решению. Она позвала Лукрецию к себе в потайную комнату и напустилась на неё:
— Негодница! Как смеешь ты сеять при дворе смуту? Придворные охотятся за тобой и осаждают меня жалобами и просьбами сосватать тебя им в жёны, ибо не знают каким будет твой ответ. Словно магнит, ты притягиваешь каждый стальной шлем, ведёшь легкомысленную игру с рыцарями и оруженосцами и пренебрегаешь своими обещаниями и клятвами. Разве подобает целомудренной девушке вести любовную игру сразу с двумя мужчинами и водить за нос обоих? Ласкать, подавать надежды, а за их спинами насмехаться над ними? Это тебе даром не пройдёт. Один из этих достойных молодых людей должен стать твоим мужем. Граф Ульрих, либо граф Рупрехт. Сейчас же выбирай, если не хочешь моей немилости.
Лукреция побледнела, услышав строгий выговор королевы, осуждающей её легкомысленное кокетство. Она не предполагала, что её маленькое пиратство в любви может предстать перед судом высшей инстанции в Священной Римской империи. Придя в себя от смущения, она смиренно упала на колени перед строгой наставницей и, обливая слезами её руки, сказала:
— Не гневайтесь, великодержавная госпожа, если моя ничтожная красота обеспокоила ваш двор. Я не виновата в этом. Разве где-либо существует запрет, не позволяющий придворным открыто смотреть на девушек? Могла ли я воспрепятствовать этому? Но я вовсе не подавала им надежд и не обещала никому из них моё сердце. Оно пока ещё принадлежит только мне, и я могу свободно распоряжаться им по своему усмотрению. Я прошу вас, пощадите вашу покорную служанку и не навязывайте ей, по принуждению или приказанию, противного её сердцу супруга.
— Твои слова брошены на ветер, — ответила королева. — Своими увёртками тебе не изменить моего решения. Я прекрасно знаю, что твои базиликовые глаза источают сладкий любовный яд, поражающий сердца моих придворных. Тебе придётся искупить вину и самой носить оковы, какие ты налагала на своих поклонников. Я не успокоюсь до тех пор, пока не выдам тебя замуж.
Убедившись в серьёзности намерений Её величества, смирившаяся Лукреция не стала больше возражать, чтобы не разгневать её ещё сильнее, но ей пришла в голову хитрость, с помощью которой можно было попытаться ускользнуть от карающей королевской руки.
— Милостивая повелительница, — обратилась она к королеве, — ваше приказание для меня — одиннадцатая заповедь[226], и я должна так же неукоснительно следовать ей, как и остальным десяти. Я повинуюсь вашей воле, только прошу вас, освободите меня от необходимости выбирать между двумя претендентами. Я уважаю их обоих и не хочу кого-нибудь из них огорчить. Поэтому позвольте мне поставить им одно условие, и я сочетаюсь браком с тем, кто его выполнит первым. Если же оба претендента не захотят заслужить моей руки, как царской награды, и не выполнят это условие, то обещайте мне честным королевским словом, что тогда я буду свободна.
Королева, довольная покорностью хитрой Лукреции, дала согласие разрешить ей ещё немного подразнить своих поклонников и испытать их стойкость, чтобы победная добыча досталась лучшему из них, и подтвердила его честным королевским словом.
— Но скажи, какой ценой должен храбрейший из двух женихов заслужить твоё сердце? — поинтересовалась она.
Девушка, улыбаясь, ответила:
— Пусть каждый из них избавится от несовершенства своей фигуры, — это и будет моей ценой. Посмотрим, как им это удастся. Я не обменяюсь кольцами с женихом, если он не будет прям как свеча и строен как ель. Своим королевским честным словом вы заверили меня, что ни кривой, ни горбатый не будут сопровождать меня к венцу, и что мой жених должен быть без порока.
— Ах ты коварная змея! — воскликнула разгневанная королева. — Убирайся прочь с моих глаз! Ты
