тебя, как затонувшую бакинскую баржу, с трудом и большим риском для себя, вытянул со дна морского. Не совершай больше таких грубых ошибок! Ты же умный парень, ни мне тебя учить! Выкинь на помойку свои четыре размалеванных подрамника! Абстракционист! Малевич! Принимаешь наши условия — поступай! Нет,— не советую тебе рисковать! Поезжай на два дня на свою любимую дачу в Челюскинскую, стань под холодный душ, отдышись и прими на свежую голову правильное решение.
Первый год работы в почтовом ящике был для меня самым напряженным. Начну с того, что администрация многие свои обязательства просто не выполняла. Штатное расписание отдела было составлено до меня, пришлось его слегка только подкорректировать и утвердить, но оказалось, что все существующие единицы были заняты какими-то сотрудниками других отделов. Отдел труда и зарплаты достаточно лениво освобождал эти единицы и крайне неохотно открывал новые.
Началась беготня по кругу от директора, через главного инженера в ОТЗ и обратно. Салтанов тоже ввел меня в заблуждение со Строгановкой. Единственной правдой оказалось то, что она действительно находилась рядом с нашим заводом. Ну и что? Недалеко от нас был еще и Ленинградский рынок. На самом деле, несмотря на территориальную близость, ни одного желающего работать в почтовом ящике среди студентов-вечерников Строгановского училища найти я не мог. Художники слишком свободолюбивый народ! Пришлось выискивать бывших студентов, по тем или иным причинам ушедших или уволенных с четвертого или пятого курсов, то есть специалистов с неоконченным высшим образованием. Опять возникала проблема: таких специалистов отказывался зачислять на инженерную должность все тот же родимый Отдел труда. И снова я, как белка в колесе. И эта чехарда продолжалась почти год.
Но самое интересное, что работой загрузили меня по объему, рассчитанному на весь укомплектованный отдел. А в отделе фактически я и несколько мертвых душ, но это никого не интересовало.
Первоочередной задачей для меня было выполнение объемного проекта интерьеров всех помещений строящегося десятиэтажного административного корпуса: это и вестибюль, и актовый зал, и столовая, и кабинеты всей администрации. Приходилось вечерами заниматься эскизами, а на работе, предварительно утвердив у руководства, окончательно выполнять их на подрамниках, естественно в строго реалистической манере. Помимо этого, все двенадцать заводских цехов, узнав об организации нового художественно- конструкторского отдела, решили срочно, словно сговорившись, начать у себя капитальный ремонт, с привлечением несуществующих дизайнеров нашей службы. Все в одночасье решили жить красиво.
Дискомфорт в нашем ящике создавало еще и то обстоятельство, что вечно были какие-то проблемы с выполнением плана; обещанная ежемесячная прогрессивка была крайне нестабильна. Лишь изредка выдавались какие-то хилые премии по итогам полугодия, квартальные и к очень великим праздникам. Даже нашему директору, не без разрешения свыше, пришлось уйти… однако не просто куда-нибудь, а прямо в райком партии… и что удивительно… прямо первым секретарем, хорошо, что хоть нашего района.
И вдруг… ситуация резко изменилась… произошло просто чудо, японское чудо… завод словно подменили. Предприятие, недавно болтавшееся где-то в последних рядах отрасли, переметнулось на первые места по всем показателям… Вот загадка! Видимо, сознательные заводчане, трезво оценив ситуацию, решили работать гораздо добросовестнее и честнее, дабы не подвести своего бывшего руководителя. И тут… посыпались премии, знамена, благодарности. Возникла даже острая необходимость, для участившихся торжеств, срочно создать свой духовой оркестр.
И вот, долгожданный очередной праздник первого мая. Митинг, в честь вручения заводу переходящего Красного знамени лично первым секретарем райкома, был назначен на двенадцать часов дня 29 апреля.
Процедура проходила примерно так: цоколи всех основных цехов срочно окрасили красным суриком; в заводскую кулинарию завезли свежих голубых цыплят, воблу и свиные отбивные без косточек. Заблаговременно стройцехом была выстроена огромная деревянная трибуна, чуть меньше Щусевского Мавзолея. Ее установили на площади перед парткомом, недалеко от въездных ворот. Заводчане, предвкушая крупную премию, почти все высыпали на площадь. Да, чуть было не забыл, при въезде прямо над трибуной вывесили два большущих двусторонних лозунга: «Народ и партия — едины» и «Партия — наш рулевой». Лозунги, как всегда были написаны второпях, в воскресные дни, двумя заводскими художниками-оформителями, которые занимались всей наглядной агитацией в цехах и на территории. Задуман был еще и третий: «Мы говорим Ленин — подразумеваем партию…» и т.д.» Но, чрезмерно переутомленные написанием двух первых лозунгов, художники, взяв отгулы, в очередной раз… запили. А водку они лакали, как молоко, особенно под праздники, и напивались ею, как губки; хоть выжимай их потом, точно мокрую тряпку. Именно этих двух художников партком неоднократно пытался ввести в наш отдел, аргументируя тем, что все художественные силы предприятия должны быть сконцентрированы в одном подразделении и иметь одного руководителя. Я отбивался, как мог, привлекая к защите иногда тяжелую артиллерию в лице Владимира Георгиевича. Мы часто к пьяным относимся неожиданно уважительно, как непросвещенные народы — к сумасшедшим. Не с опаской, а именно — уважительно. Можем даже уступить им место в общественном транспорте. Есть, по-видимому, что-то внушающее благоговейный трепет, в человеке, у которого отказали сдерживающие центры и который способен на все. Конечно, потом мы его заставляем расплачиваться за этот миг величия, миг превосходства.
Ровно в 11-45 появилось все заводское руководство в темных плащах и чинно поднялось на деревянный мавзолей, заняв места за длинным столом с двумя микрофонами.
В 12 часов на улице засигналили машины. Ворота впервые открывал лично начальник охраны. На территорию вползли две машины: черная «Волга» и белый «Рафик». Из «Волги» чинно вышел холеный первый секретарь. Навстречу ему буквально выскочила, чуть не упав, на высоченных каблуках и в шестимесячной завивке, наш парторг. Из микроавтобуса два красивых молодых инструктора райкома бережно вынесли переходящее Красное Знамя. Оркестр, проиграв небольшой отрывок из марша, вдруг стал почему-то менять свое местоположение и приблизился вплотную ко мне.
Заводской фотограф с треногой в руках, перебегая с места на место, увековечивал торжественное мгновение. Первый секретарь поднялся на трибуну, поздоровался с руководством, затем в микрофон с заводчанами и сел на приготовленное ему место. В начале выступил директор. Затем он дал слово первому секретарю райкома, который поздравил всех присутствующих с выполнением квартального плана на… тут он выдержал небольшую паузу… и назвал наконец долгожданную волшебную цифру 104,7 процента. Взревел оркестр… грохнули аплодисменты… Лица группы заводчан, стоящих рядом со мной, напряглись, глаза засверкали, как молния; заискрились головы и из них даже раздался тревожный треск, напоминающий раскаты грома. Это дружный коллектив работников счетно-вычислительного отдела мгновенно в уме просчитал размер причитающейся ему премии. Не буду пересказывать всю достаточно нудную процедуру митинга, с передачей знамени из рук в руки, с поцелуями, но фрагмент одного выступления превзошел все мои ожидания.
Наша секретарь парткома так волновалась, что обращаясь к первому секретарю, ляпнула в микрофон: «Как только вы от нас ушли, наше предприятие тут же сумело вырваться в число передовых, не только в районе, но и в отрасли»… полная тишина… Кто-то из толпы вдруг зааплодировал… Первый секретарь помрачнел и пару раз кашлянул. Стоявший рядом со мной, оркестр так рьяно и неожиданно заиграл, что я чуть было не оглох. И вот тут уже без микрофона ляпнул я: — Ну вот теперь уже все!
— Что все? мгновенно переспросил меня, как назло стоящий рядом, симпатичный, но бдительный сотрудник группы режима, следивший в нашем ящике за утечкой информации и прослушивающий и записывающий все сомнительные телефонные разговоры.
— Это я так, про себя,— ответил я и незамедлительно стал пробираться к выходу. Мне просто весь этот спектакль страшно надоел и я решил пойти в Строгановку на переговоры с художником. Все эти лозунги, цифры, планы, выступления бессчетное количество раз повторялись и всегда были неправдой; слова отдавали ложью, даже на вкус, и я до сих пор чувствую этот привкус во рту.
Только через два года удалось наконец полностью укомплектовать штат нашего отдела и снять, создавшееся в первые годы, невыносимое напряжение. Я, запомнив наставления друзей Валерия и Саши при поступлении в почтовый ящик, стал сверхдисциплинированным служащим и беспросветным реалистом-дизайнером. На нашем заводе, помимо основной секретной продукции, выпускали еще странные электронные часы и какие-то никчемные ручки для мебели. Но за семью покровами секретности, окутывающей в нашей стране все, что связано с электронной промышленностью, завод значился под
