Стихотворения

домовина вбирает владыку и посох,
домовина пропахла сухими грибами.
Уж гречихой забрызганы чалые кони,
но развалина движется.
                                       Угол — и церковь.
У, гадюкой толпа закрутилась: ладони
прикурнула колдобина, кисть исковеркав.
И жужжанье и колокол — умерли оба,
только тонкие губы разверзлись, и — слово
синеватые выжали десна.
                                              Как проба,
в них застряла частица огрызка гнилого.
И увяла рука.
                        И вверху зазвонили:
проглотила соборная пасть камилавку.
Завизжала старуха в чепце: придавили.
А на репчатой шее, как клещ, бородавка.

1911(1922)

ШАХТЕР

Вин взявши торбу, тягу дав.

И. Котляревский

Залихватски жарит на гармошке
причухравший босяком шахтер…
В горнем черепе — не мухи — мошки,
дробные да белые.
                                 На двор,
из-за тополей, такой сторожкий,
крадется рогатый крючкотвор.
Брешут псы на хуторе у пана:
осовелые овчарки — там.
И паныч-студент, патлач румяный,
шастает с Евдохой по кустам:
«Слушай, все равно я не отстану…» —
«Отцепитесь от меня, — не дам…» —
«Экая, скажите, недотрога!.
Барыня из Киева! Чека!..» —
«Маменьке пожалюся, ей-богу.
Будет вам, как летось…»
                                           Башмака
корка тарабанится под ногу,
и шатырит передок рука.
«Ой, панычику, боюсь — пустите…»
Завалились, и всему — каюк.
Перепел колотит емко в жите;
выгибает крючкотвор свой крюк,
да не видно: «Шельмы! Подождите,—
вынырнет в Филипповки байстрюк».
А шахтер — неистовая одурь
на него напала, как пчела —
голодранец, прощелыга — лодырь,—
закликает (ноченька светла!)
любу-горлинку на огороды,
где, как паутина, ткется мгла.
Да не прилететь туда Евдохе,—
смутной из крапивы удерет:
сладостны и горьки будут вздохи
в тесненьком чулане — у ворот.
За ночь спину истерзают блохи —
теребил их на постели кот…
И напрасно, ей-же-ей, напрасно
надрывается у хат шахтер,
дуя прелестью разнообразной
на затопленный чернилом двор,—
прелестью, которой непролазный
научил его — степной простор.
Знал бы, как потупит завтра очи
девушка, заметив паныча,
как ресницы — черный хвост сорочий —
распахнутся разом сгоряча,
окропив росою жаркой ночи
кожу век: так брызнут два ключа…
знал бы, зарыдал бы сдуру…

1912

ВОЛК

Живу, как вор, в трущобе одичавший,
впивая дух осиновой коры
и перегноя сонные пары
и по ночам бродя, покой поправши.
Когда же мордой заостренной вдруг
я воздух потяну и — хлев овечий
попритчится в сугробе недалече,—