Стихотворения

и звонки песни в тишине.
И — эти звуки, эти песни,
навек родные, шепчут мне:
хотя на миг, хотя во сне,
о лето красное, воскресни!

1912

ТЕЛЕПЕНЬ И ЕГО СЛУГА

Ражий помещик (длиннющие руки
И широченная лапа-ступня),
Влезши в короткие (в клеточку) брюки,
Брюзгнет, как перепел, день изо дня.

Что-то знакомых не видно давненько,
Законопатился в отчем и сам…
Вон на крыльце (на парадном) ступенька
Плесенью кроется: ей бы — ко мхам.

Скоро, пожалуй, и крыша из теса
Рухнет, расплющив чердачную ларь…
Только высокие — в сажень — колеса
Катят карету, отживший фонарь.

О, как торжественно, в праздник стремится
В церковь, влекомая парой коней!..
Спицы мигают. Дорога дымится.
А на запятках — в ливрее лакей.

Пуху подобно расчесаны баки,
Выбрил старательно старый усы…
Будка. Баштаны. Отхлынули злаки,—
Брешут и к дышлу кидаются псы.

Весело телепню: месят подковы,
Девки, шарахаясь, липнут к плетню.
И расправляется глоткой здоровой:
— Эй, вы, такие-сякие, тю-тю!

А на запятках, прижавшись, как муха,
И расползаясь улыбкой на крик, —
Вежливо клонит к окошечку ухо
В траченной молью ливрее старик.

1911–1912

«Подкатил к селу осенний праздник…»

Подкатил к селу осенний праздник
На возку, расписанном в полоску.
Молвит мужу попадья: «Подрясник
Хоть чуть-чуть почистил бы от воску.

Как закапал на Илью у кума,
Как повесил на гвоздь в гардеробе,—
И забыл про пятна от изюма,
А в изюме, знаешь, полы обе…»

«Не ворчи», — устало огрызнулся,
В портсигаре шаря папиросу.
Теплым, вязким дымом затянулся,
Выпустил его в воронки носа.

А йотом, потрогав пальцем книжку,
В кожаном тисненом переплете,
Постучал в серебряную крышку,
Что досталась с чайницей от тети,—

Вышел, головою в такт кивая,
Напевая что-то, из столовой.
Скрип, и — принесла рука рябая:
Рукава с раструбами — лиловый.

«Спиртиком, а тут — на самоваре»,—
Отряхнул, глаза, как кошка, щуря.
«Марфа, самоварчик!»— «Да угарит.
Батюшка, никак и вам накурит…»