1Неровный ветер страшен песней,звенящей в дутое стекло.Куда брести, октябрь, тебе с ней,коль небо кровью затекло?Сутулый и подслеповатый,дорогу щупая клюкой,какой зажмешь ты рану ватой,водой опрыскаешь какой?В шинелях — вши, и в сердце — вера,ухабами раздолблен путь.Не от штыка — от револьверав пути погибнуть: как-нибудь.Но страшен ветер. Он в окошкодудит протяжно и звенит,и, не мигая глазом, кошкаворочает пустой зенит.Очки поправив аккуратнои аккуратно сгладив прядь,вздохнув над тем, что безвозвратноушло, что надо потерять, —ты сажу вдруг стряхнул дремотыс трахомных вывернутых веки (Зингер злится!) — пулеметыиглой застрачивают век.В дыму померкло: «Мира!» — «Хлеба!»Дни распахнулись — два крыла.И Радость радугу в полнеба,как бровь тугую, подняла.Что стало с песней безголосой,звеневшей в мерзлое стекло?Бубнят грудастые матросы,что весело-развесело:и день и ночь пылает Смольный.Подкатывает броневик,и держит речь с него крамольныйчуть-чуть раскосый большевик…И, старина, под флагом алым —за партией своею — тыидешь с Интернационалом,декретов разнося листы.1918 (1922)2Семнадцатый!Но перепрелиапреля листья с соловьем…Прислушайся: не в октябре лисверлят скрипичные свирелисердца, что пойманы живьем?Перебирает митральеза,чеканя четки все быстрей;взлетев, упала Марсельеза, —и, из бетона и железа, —над миром, гимн, греми и рей!Интернационал…Как узко,как тесно сердцу под ребром,когда напружен каждый мускултяжелострунным Октябрем!Горячей кровью жилы-струныпоюти будут петь вовек,пока под радугой Коммунывздымает молот человек.1919 (1922)3Октябрь, Октябрь!Какая память,над алым годом ворожа,тебя посмеет не обрамитьпротуберанцем мятежа?Какая кровь, визжа по жилам,не превратится вдруг в вино,чтоб ветеранам-старожиламнапомнить о зиме иной?О той зиме, когда метелилетели в розовом трико,когда сугробные неделимелькали так легко-легко;о той зиме,когда из фабрикпреображенный люд валили плыл октябрь, а не октябрик,
