своих предсмертных видениях с потусторонним миром или рассказами людей, которые слышали такие сообщения. Вот несколько таких рассказов:
«Случалось, что мать „засыпала“ до смерти своего дитёнка. Придет, уставшая, с поля, ляжет рядом с дитём грудью покормить. Вот, замаянная, невзначай уснет, неловко повернется и придавит, зажмет его своим телом. У нас так „приспала“ одна мать своего младеничка. И вот бабка ее умирала, трое суток без дыхания лежала – то ли жива, то ли мертва? Уж собрались хоронить, на погост тащить. А она взяла да и ожила. У нее спрашивают: „Что ты очнулась, во сне видела?“ – „Ой, много чего видела, – отвечает она. – И где только не побывала. Мне кладбище показывали: вот кто этот „приспанный“ матерью дитёнок, у того ручонки черные, а кто своею через болезнь смертью помер, то они розовые. И сказали мне: „Пойди и расскажи всем, чтоб матери не спали крепко с дитём, чтоб не присыпали, а то грешно!“ Это хорошо, если он до смерти крещенный, а если не крещенный, да еще и „приспанный“, – это будет двойной грех“».
«Случилось у нас в семье несчастье. У моего брата был сын, ну совсем еще мальчишка. Повздорил он с родителями и в петлю полез – повесился. Повисел минуту, да на счастье крюк, что к матице прибит был и на котором веревка висела, сорвался. После того он день в себя не приходил. Думали, что уже помер. Да опамятовался, к жизни вернулся. И страшно было на него смотреть, так он был чем-то напуган. Когда он оправился от всего случившегося, рассказал: „Я будто отлетел от себя. И вижу тело сверху свое на веревке. Меня в темное пятно потащило, словно в туманное облако засосало. Тоскливо мне стало, тяжело. И вдруг свет появился, ясный, сверкающий. От него теплота пошла, доброта какая-то ко мне. Боль моя сразу улеглась. Понимаю, что благодатный светоносец мои мысли читает, меня понимает. Вдруг меня будто вихрем подхватило и понесло. Очутился я на краю пропасти. Глянул вниз – страшный глубокий провал без дна, одна черная пустота, и от этой пустоты горем, тоской веет. Через пропасть радуга пролегает. На другом конце пропасти свет воссияет, здесь же темь страшная стоит. Люди у края пропасти ждут, все они словно тени. И переходят по радуге по одному. Кто только шагнет, сколько-то пройдет, проваливается в радужное облако и в пропасть летит. Кто-то до середины дойдет и падает в черный провал, кто и дальше доберется и сваливается. Ни один перейти не может. Я страшно испугался… И тут меня подхватило, словно ветром пушинку, понесло и обратно потащило через туманное облако. И оказался в теле своем. Я так думаю, что это самоубивцы – удавленники да утопленники по радужному мосту черную пропасть переходили. И мне это показали“».
«Я на лесозаготовках работала. Обед стряпала мужикам. И случилось так, по неосторожности моей, краем падающего дерева меня зацепило-зашибло. Три дня я как мертвая лежала. И все помню, что со мной случилось. Я как облачком воспарила от своего тела. И светлое, необыкновенное сияние ко мне снизошло. И жизнь вся моя в мгновение стала проноситься, все ясно так проявилось, как в жизни. Из этого воссиянного благодатного света явился мне необыкновенной красоты белоснежный ангел. Он молчит, а я его понимаю мысли: „Следуй за мной“. Привел меня ангел к яме глубокой, как колодец. А там маленькие детки, словно комарики в пузыре, – пищат жалобно, плачут, живые все. И голос детский оттуда: „Мама, мама, вытащи нас отсюда!“ – „Кто это?“ – спросила я ангела. „Твои детки, – ответил он, – забыла разве, что муж твой велел не рожать?“ Тут я вспомнила, как забеременела, как не хотела губить дитя, а муж выгнал из дома и приказал извести его у врачей; как после операции выяснилось, что я носила двойняшек. Заплакала я горько над своими детками у этой ямы. И спросила у ангела: „Когда же детки освободятся?“ – „Когда родители умрут, то сойдут в яму, а детей невинных Господь освободит. За каждого убиенного по твоей вине младенца – нужно вымаливать, беспрестанно поклоны бить, и умолить у Господа столь тяжкий грех простить – убийство своих детей“».
«Во время операции сердце остановилось, я умерла. Когда наложили скобки на мой живот, я стояла между двумя врачами и с ужасом смотрела на свое тело… Я смотрела и думала: „Почему нас двое: я лежу и я стою?“ Врачи сказали: „Ей уже не жить“. Мое тело повезли в мертвецкую. А я шла за каталкой и все удивлялась: почему нас двое? Завезли меня в мертвецкую, покрыли простыней. Тут в мертвецкую зашел мой брат с моим мальчиком Андрюшей. Сын мой побежал ко мне и целовал меня в лоб, горько плакал, говорил: „Мамочка, зачем ты умерла, я еще маленький; как я без тебя буду жить, у меня нет папы“. Я его обняла и целовала, а он не обращал на меня никакого внимания. Мой брат плакал. Потом я очутилась дома. И вот в моем доме началась дележка моих вещей. Сестра моя стала выбирать самые хорошие вещи, а свекровь просила что-нибудь оставить для мальчика. Но сестра ничего не дала, стала всячески ругать мою свекровь… Потом я оказалась на небесах в облаках. И начало на меня находить блаженное умиление, чудесное восхищение. Все прошлое позади осталось: ни боли, ни скорби; а радость пришла. Благодатный ясный свет волнами меня захватил. И открылись вокруг места райские, сады прекрасные, города сверкающие. И храмов величайших открылось видение, и ангельское пение. И будто что-то припомнилось мне: здесь богатство, красота, а дома беднота. Сынок мой один, сиротинушка… И заплакала я горько. Слезы облаком туманным закрыли свет, и я тут забылась в памяти. Очнулась в мертвецкой. И как будто рукой слезу с глаз смахнула. Санитар увидал. Испугался. Побежал из мертвецкой врачей звать. Врачи в большом удивлении были, что я ожила. Меня отвезли назад в операционную».
«Мой дед умирал. Вызвали священника. Батюшка его причастил, исповедал. Прошло несколько часов, и старик скончался. Мы с родными обмыли его тело, положили на стол и пошли за гробом. Возвращаемся назад и глазам своим не верим – старик „умерший“ сидит на столе: „Позовите, – говорит, – священника, у меня есть грех, о котором я забыл рассказать“. За батюшкой послали одного малого. Вновь приходит священник. А дед: 'Батюшка, когда я вышел из своего тела, меня повел какой-то светлый диакон на поклонение Господу в храм. И я услышал глас: „Зачем вы его привели, верните его обратно, он не покаялся в одном грехе“. Я думаю: „Что это за грех-то такой? И вдруг словно мысли мои разгадали. В голове вся жизнь пронеслась. И грех-то мой всплыл. Мой брат умирал и к себе меня звал, о прощении хотел умолить, что меня малого обидел, в дележе наследства обделил. Я его не простил, к нему не ходил и на поминки не пришел. А надо было прощать и зло не держать. Теперь я буду каяться“. Батюшка по окончании исповеди прочел разрешительную молитву. Старик перекрестился, лег и со словами: „Ну, теперь я засну“ – испустил дух».
«Прекращается ли жизнь после смерти? Я никогда об это раньше не думал. На земном языке не расскажешь, что я пережил, не опишешь, что видел. Потерял я в аварии сознание. И слышу звук, словно ветер мне доносит колокольный звон. Все вдруг закружилось, я сам будто вращался. Словно в дымоходную трубу пролетел. Вижу селение необычное, вокруг на всем краски не такие как на земле, более яркие, невиданные. Встречает меня мой кум, другие родственники, знакомые – все те, что уже умерли. Кум говорит: „Ступай, Михайла, назад, тебе еще рано к нам. Мы не тебя ждали, а соседа твоего Ключнова Ивана“. И меня тут же как закрутило, закружило опять. Потащило меня, как магнитом, обратно. Очнулся я в больнице… Каково же было мое удивление, когда я узнал, что сосед Ключнов умер на другой день после моей аварии».
«Мне уже за шестьдесят. Я лишь после этого случая уверился в существовании Бога. Это после того, как был спасен из воды. В Подмосковье у нас случилось. Однажды шел я домой по льду, по речке Пехорке. Был поздний зимний вечер. Дороги было не видно. Где-то на середине реки вдруг попал в прорубь. Река в этом месте была глубокая. Очутился под водой во всей одежде и стал тонуть. Если на льду темень, то уж подо льдом полный мрак. Стал я барахтаться, чтобы всплыть. Через несколько секунд всплыл, но не попал головой в прорубь, а ударился голым темечком об лед. Шапки на мне уже не было. И вот тут я стал действительно тонуть, потому что не знал, куда всплывать, и был в ужасе. Тут словно я в беспамятство попал. Холод я ощущать не стал, словно как уже умер. Сделал последнее усилие. Опускаясь на дно, я изо всей мочи воззвал к Господу: „Боже, если Ты есть, спаси меня, помоги!“ Молился не словами, а умом – всем своим нутром кричал вверх. В тот же миг вода подо льдом осветилась. Я не видел никого, только свет был, как утром, свет приблизился ко мне. И какая-то сила взяла меня как бы за волосы и потащила вверх. Не знаю, как, но меня вытолкнуло на край льда. Кто-то помог мне выбраться, достал меня из-подо льда. Я сначала пополз, потом поднялся на ноги и пошел. Пальто от воды тяжелое, заледенело. Я не успел замерзнуть, как дошел домой».
Образ души
Все народы и племена, когда-либо населявшие нашу планету, верили в загробную жизнь. Когда археологи открывают древние захоронения людей каменного века, они находят их похороненными в позе младенца в утробе своей матери или на ложе из цветов. Тем самым древние люди как бы хотели сказать, что после физической смерти начинается иная жизнь, покойник переходит из одного мира в иной.
Сборы в «последний путь» в прежние времена носили бытовой характер. Например, неандерталец – наш предшественник, живший около 50 тыс. лет назад, – оставлял в могиле усопшего пищу и орудия труда: очевидно, в его представлении загробная жизнь мало чем отличалась от нашей, земной.
Этруски – предки римлян, жившие на территории современной Италии, – также старались отправить душу умершего на тот свет со всеми удобствами: в их гробницах ученые находили разнообразные предметы домашней
